Философия М. Монтеня
Академия Труда и Социальных Отношений
Кафедра философии и политологии
Реферат
«Философия М. Монтеня»
Выполнила:
студентка
II курса СЭФ
5-ой группы
Овчинникова Наталья
Проверил:
преподаватель
Плютто П.А.
Москва - 2003
Мишель Эйкем де Монтень прожил 59 лет жизни.
Он родился 28 февраля 1533 г. и скончался 13 сентября 1592 года.
У нег было как бы
две биографии – «внешняя» и «внутренняя», - всё время сталкивавшиеся
между собой и обе они не лишены драматизма. По своей природе Монтень
– натура скорее созерцательная. «Он ленив, равнодушен к общественным
обязанностям, а также к обязанностям, налагаемым дружбою и родством; он
слишком занят собой» - так говорили о нём ещё в пору его юности.
И вместе с тем «равнодушный к обязанностям» Монтень умел достойно их
исполнять, проявляя независимость и неуступчивость характера: «Душа моя
сама по себе вовсе не лишена была сильных движений, а также
отчётливого и ясного взгляда на окружающее, которое она достаточно
хорошо понимала и оценивала в одиночестве. Я действительно думаю, что
она неспособна была бы склоняться перед силою и принуждением...»
В этих двух характеристиках – ключ
не только к биографии Монтеня, но и к его творчеству.
Ему выпало жить в жестокую эпоху,
целиком прошедшую под знаком религиозно-политических раздоров и безжалостных
войн. Органическое отвращение к насилию и стремление остаться наедине
с собой побуждали Монтеня всячески уклоняться от общественных дел,
однако, будучи человеком честным, совестливым и обладающим чувством
долга, он никогда не отказывался, если дела призывали его.
Повидать ему пришлось немало: в
молодости он участвовал в нескольких военных походах, двенадцать лет (с
1558 по 1570 г.) был советником парламента города Бордо, не однажды посещал
Париж и бывал при королевском дворе, испытал превратности далёких
путешествий, бывал обманут, ограблен; пережил пожар, чуму, смерть своих
детей, а на склоне лет даже попал (в качестве заложника) в Бастилию.
Все последние 20 лет жизни Монтеня терзала каменно-почечная болезнь,
от которой он впоследствии и скончался.
Самыми трудными оказались для него
четыре года жизни - с 1582 по 1586 г., когда он был избран мэром
города Бордо и получил предписание приступить к исполнению
обязанностей. Почётная, но бесплатная и беспокойная должность мэра
заставила Монтеня употребить весь свой ум, такт и дипломатические
способности на то, чтобы в условиях гражданской войны унимать
страсти, гасить конфликты и не допускать дело до крови и убийств.
Как всегда в подобных случаях, он навлёк на себя недовольство обеих
сторон: «На меня посыпались неприятности, которые при всех общественных
неустройствах выпадают на долю людей умеренных. Притесняли меня со
всех сторон, гибеллин считал меня гвельфом, гвельф - гибеллином», -
вспоминал философ, так что, дождавшись окончания срока, Монтень
облегчённо сложил с себя обязанности мэра, чтобы никогда больше к
ним не возвращаться.
Подобные обязанности вообще не
влекли его. В 37 лет он отказался от должности в бордоском
парламенте и удалился в наследственное имение, где в замковой башне
устроил библиотеку. Здесь, общаясь в основном с домочадцами, Монтень
предался тем занятиям, которые по-настоящему его волновали: читал,
размышлял, писал. Результатом его деятельности и явились две первые
книги «Опытов», выпущенные в 1580 году. Избранный мэром, Монтень
вынужден был прервать работу над своим сочинением, но в 1586 году он
к ней вернулся. Два года спустя в свет вышло издание «Опытов»,
состоявшее уже из трёх книг. Ещё через четыре года Монтеня не стало.
Деятельный «господин мэр» и
сосредоточенно размышляющий, исписывающий тысячи страниц автор «Опытов» -
вот две ипостаси одного человека. Совмещались ли они и если да, то
как? Сам автор сказал: « Господин мэр и Мишель Монтень никогда не
были одним и тем же лицом, и между ними всегда пролегала отчётливо
обозначенная граница ». В какой мере это верно? Ответить на все эти
вопросы значит приблизиться к пониманию «Опытов».
Монтень вряд ли способен открыть
«тайну мироздания» или возвестить нам последнюю о нём истину. Он не
только не рвётся из круга повседневности, но по большей части о ней
как раз и размышляет. Разумеется, он весьма начитан, но стремиться не
столько сверить жизнь с философией, сколько философские книги - с
жизнью. Вот почему предметом его размышлений оказываются вещи самые
обыденные - «воспитание детей» и их «сходство с родителями», «обычай носить
одежду», «запахи», «почётные награды», «жестокость», «раскаяние»,
«пьянство» и даже «большой палец руки» (таковы названия некоторых глав
«Опытов»). Монтень пускается в подробные описания собственных привычек,
домашнего обихода, своих пристрастий и антипатий, состояния здоровья, не
стесняясь посвящать нас в интимнейшие стороны своих недугов.
Разумеется, Монтень чуждый нам французский
дворянин, живший 400 лет назад, совсем не собирается нас ничему «учить»,
он просто искренно «рассказывает» о себе: «Я отнюдь не поучаю, а
только рассказываю», - говорил автор о своих сочинениях.
Монтень принадлежит своему
времени и истории культуры, которую изучают специалисты: к настоящему
дню число работ о Монтене приближается к трём с половиною тысячам.
И здесь нет ничего удивительного: автор «Опытов» весьма заметная, едва
ли не уникальная фигура в истории западноевропейской культуры.
Примечательно и то, что каждая новая эпоха склонна не только
говорить о Монтене, но и заговаривать с ним; он всегда будоражил и
до сих пор продолжает волновать живую философскую и художественную
мысль. Шекспир полон реминисценций из Монтеня, Паскаль и Декарт спорили
с ним, Вольтер его защищал. О нём писали, на него ссылались, со
спорами или одобрительно, такие известные люди как Бэкон, Гассенди,
Монтескье, Дидро, Бейль, Ламерти, Руссо, Пушкин, Герцен, Толстой. Даже
философы и художники, в целом далёкие от Монтеня, оказались
чувствительны к его мысли и таланту, - начиная с мятежного Ницше,
находившего в себе «нечто от порывистости Монтеня», и заканчивая
эксцентричным Сальвадором Дали, на пятом десятке расслышавшим в себе
монтеневские нотки и проиллюстрировавшим «Опыты» (в 1947 году).
В первой книге «Опытов»,
по названию глав, можно убедиться в непритязательности первоначального
замысла автора. Взявшись за перо в возрасте 39 лет, Монтень собирался
лишь выписать из наиболее авторитетных морально-философских сочинений
древних (Плутарх, Сенека) поучительные примеры, исторические анекдоты и
афоризмы и, снабдив эти образцы античной мудрости кратким комментарием,
решил преподнести их своим современникам в качестве «учебника» жизни
(будь то жизни обыденной, политической или военной) - учебника, которым
мог бы пользоваться «образцовый дворянин». Такие поучительные сборники
были весьма распространены как в античности, так и в эпоху самого
Монтеня. Отнюдь не претендуя на оригинальность, он, уже в процессе
написания первой книги заметил, что приводимые им «примеры» и
«афоризмы», а главное, извлекаемые из них «уроки» никак не желают
складываться в универсальные «правила», годные на все времена и на
все случаи жизни, а напротив, не согласуются между собой. Не без
изумления обнаружив, что «правила» на глазах превращаются в
«исключения», Монтень осознал, что избранный им материал нуждается не в
беглых пояснениях, а в пространной рефлексии, основанной не только
на прочитанном, но и на лично пережитом, увиденном, услышанном, случившимся
именно с ним. И действительно, наблюдая за переходом мысли Монтеня
из первой во вторую книгу (которая была закончена в 1579 г.), можно
заметить усиление рефлективного начала.
Публикация первых двух
книг, выдержавших три издания подряд (1580, 1582, 1587), была
встречена публикой весьма благосклонно. Вскоре появилась третья книга,
выпущенная вместе с двумя предыдущими - в 1588 году. Именно в ней
Монтень, вероятно, почувствовал, что не исчерпал свой предмет, не
высказался до конца, что сказанное его чем-то не удовлетворяет.
Поэтому в издание 1588 г. он внёс более 600 добавлений, но эти
добавления не продолжают и не развивают книгу, а служат своего
рода комментарием к уже сказанному. Этот экземпляр с поправками
Монтеня, обнаруженный в библиотеке города Бордо («бордоский экземпляр»),
и лёг в основу окончательного текста «Опытов», изданного лишь в
начале XX столетия.
Однако в любом случае
верным остаётся следующее признание автора: «Я никогда не исправляю
написанного и не ввожу в него позже явившихся мыслей, а только
иногда изменяю какое-нибудь выражение, и то, чтобы придать ему другой
оттенок, а не вовсе изъять его. Я хочу, чтобы по моим писаниям можно
было проследить развитие моих настроений и чтобы каждое из них
можно было увидеть в том виде, в каком оно вышло из-под моего пера.
Мне будет приятно проследить, с чего я начал и как именно
изменился». Действительно, дополняя «Опыты», Монтень корректирует,
оспаривает, временами даже полностью дезавуирует ранее высказанные чужие
или свои мнения, но ни в коем случае и ни при каких условиях их
не упраздняет; он не переписывает свой текст, а только вписывает на
полях новые мысли, отнюдь не вытекающие из предыдущих, а отмечающие
новую фазу в развитии авторских «настроений»: каждая такая фаза освобождает
Монтеня из плена более ранних суждений, но освобождает лишь затем,
чтобы привести в темницу иных мнений по поводу рассматриваемого
предмета - и так вплоть до того момента, когда автор впадает в
открытое противоречие с самим собой. Если,. Например, Монтень вслед
за стоиками, принимается восхвалять самоубийство как «избавление
от всех зол», то это для него отнюдь не помеха, чтобы страницей
ниже пуститься в доказательства того, что напротив, « никакие
злоключения не могут заставить подлинную добродетель повернуться к
жизни спиной». Он опровергает себя даже в тех случаях, когда речь
заходит о важнейшем для него вопросе - об абсолютном знании, об
истине. «Нет стремления более естественного, чем стремление к
знанию», - не устаёт повторять Монтень и параллельно с этим
прибавляет: «Стремление умножить свои познания, тяга к мудрости с
самого начала были даны на пагубу человеческому роду»: «О мышление,
какая ты помеха для людей! » - весьма противоречивые высказывания
«учителя жизни».
Самое замечательное состоит
в том, что Монтень не стремиться преодолеть или затушевать все эти
противоречия, а открыто выставляет их на всеобщее обозрение: он
словно подсказывает нам, что об одном и том же предмете могут
существовать даже взаимоисключающие мнения - и с этим ничего не
поделаешь. «Окончательный» текст «Опытов» - это не синтетический итог
умственного становления автора, но скорее совокупность наслоения,
накопившихся за 20 лет работы над книгой. Эти наслоения суть не
что иное, как продукты и следы удвоенной рефлексии автора над одними
и теми же проблемами и «мнениями» по их поводу, включая и своё
собственное. Эти «мнения» Монтень подвергает неустанному анализу,
результатом которого оказывается не приближение к «истине», а всего
лишь смена убеждений: «…я не раз (что мне случается делать с большой
охотой) принимался поддерживать мнение, противоположное моему;
приспосабливаясь к нему и рассматривая предмет с этой стороны, я так
основательно проникался им, что не видел больше оснований для своего
прежнего мнения и отказывался от него». А нередко случается и так,
что Монтень не узнаёт даже самого себя: «Даже в моих собственных
писаниях я не всегда нахожу их первоначальный смысл: я не знаю, что
я хотел сказать, и часто принимаюсь с жаром править и вкладывать в
них новый смысл вместо первоначального, который я утратил и который
был лучше. Я топчусь на месте; мой разум блуждает и мечется». Между
Монтенем «вчерашним» и Монтенем тех лет возникает разрушительная
дистанция.
Эта дистанция
свидетельствует о том, что движение мысли автора не есть
целенаправленное движение к некоему позитивному результату; это поиск,
но поиск, устремлённый в бесконечность: «Мой ум и мысль бредут
ощупью, пошатываясь и спотыкаясь, и даже тогда, когда мне удаётся
достигнуть пределов, дальше которых мне не пойти, я никоим образом
не бываю удовлетворён достигнутым мною; я всегда вижу перед собой
неизведанные просторы, но вижу смутно и как бы в тумане, которого
не в силах рассеять».
Монтень упорно ищет
«истину», и поиск этот никогда не был им завершён.
* * *
Как мыслитель Монтень
сформировался в эпоху позднего Возрождения, на излёте того
культурного движения в Европе, которое принято называть ренессансным
гуманизмом. Ставя своей основной задачей «возрождение» греко-римской
культуры, желая наполнить её достижениями собственную,
позднесредневековую цивилизацию, гуманисты осуществляли грандиозный
синтез христианской «веры» и античной «мудрости». Такой синтез был
возможен в той мере, в какой античность и христианство несли в себе
ряд сходных и даже совпадающих черт.
Страницы: 1, 2, 3, 4
|