Диалектический процесс в том виде, в котором он нами описан, носит еще достаточно хаотический характер. Однако Гегель придает ему четкую систематическую форму, определяя, что порождение понятий должно строится по принципу триады. В каждом предмете выделяются три момента: первый — непосредственное, сплошное единство рассматриваемого объекта (предмет в себе); второй —  объект как сложность, как множество, расчлененность, как рефлексия (предмет для себя); третий — воссозданное единство, в котором не теряются внутренние различия, выявленная истина (предмет в себе и для себя). Каждый из этих моментов полагается в качестве самостоятельного понятия и вновь подвергается триадическому исследованию. Система категорий, таким образом, приобретает вид троичного дерева. Нужно сказать, что понятия, которыми оперирует Гегель и которые он расставляет по узлам этого дерева, почерпнуты из повседневных представлений; философ не создает свою особую терминологию для обозначения исследуемых им объектов. Терминологические изыски кантианства и формальной логики подвергаются едким насмешкам: «Такие выражения, как трансцендентальное единство самосознания, кажутся очень трудными, как будто бы за ними скрыто нечто страшное, но дело в действительности проще»[21]. Сам Гегель пользуется только такими на первый взгляд прозрачными словами и словосочетаниями, как бытие, существование, идея, положенность, свечение видимостью, в себе и т. д., однако он придает им точный смысл, включая в контекст своей системы. «Философия делает единственно только то, что превращает представления в мысли»[22], то есть выявляет внутреннюю сущность обыденной лексики, разграничивает и конкретизирует общеупотребительные представления. Гегелевские термины так относятся к обычным словам, как третий член триады к первому: в них именно в явном виде положено то, что эти слова означают по своей истине.

Гегель не дает определений своих категорий. Это и понятно: поскольку понятия — тотальности, постольку они не могут быть описаны конечными определениями. Значение категорий определяется их местом в общей триадической системе. Здесь уместна аналогия с периодическим законом Менделеева: простое перечисление свойств химического элемента (его цвета, плотности и др.) тоже мало о чем говорит, в то время как номер в таблице позволяет однозначно идентифицировать элемент и предсказать все его свойства. Более того, попытка дать дедуцированному понятию конечное определение, разобраться, что оно из себя представляет, приводит к выявлению в нем трех других понятий, соответствующих все тем же трем сферам, и так до бесконечности. Реально философ останавливается на уровне, исчерпывающем точность языка (см. Приложение, где раскрытие Гегелем категории качества приведено полностью и на последнем его уровне заметно повторение, проистекающее из-за нехватки отдельных слов для обозначения каждой позиции — повторяются термины бытие, для-себя-бытие, количество).

Таким образом, в качестве ключевых элементов гегелевской логики могут быть выделены диалектическая самопротиворечивость понятий и триадичность, позволяющая систематически вырабатывать новые категории на основе этой противоречивости. Поскольку логика, как говорилось выше, становится онтологией, то нужно признать, что самопротиворечивость и триадичность были изначально присущи абсолютной идее, порождающей мир, и только затем отразились в остальном универсуме; причина диалектического характера окружающей действительности — в диалектизме самого ее сверхъестественного источника. Однако помимо развертывания Идеи в мир, которое позволяет говорить о тождестве онтологии с логикой, гегельянство рассматривает и обратный процесс — «свертывание» мира в идею — человеческое познание. Оно составляет третью (связанную, как мы помним, с мотивом возвращения в единое) сферу внешней триады «Логика — Природа — Дух», то есть Дух. Человечество, развиваясь, постепенно выделяет в окружающем мире те логические структуры, которые были положены в его основу его идеальным источником; следовательно, субъективное человеческое мышление будет опосредованно — через природу — подчиняться тем же законам, что и объективное Абсолютное мышление, логика. Так логика, побывав онтологией, становится теорией познания, где она есть уже не то, из чего дедуцируется мир, а то, что индуцируется из мира. Сам Гегель даже допускает возможность излагать философию в порядке, который соответствует именно познавательному, а не онтологическому (как в «Энциклопедии») процессу: «...Дух, который мы знаем как индивидуальное, деятельное, есть также середина, а природа и логическая идея суть крайние члены. Именно дух познает в природе логическую идею и возвышает, таким образом, природу до ее сущности»[23].

 В этой части гегелевская теория познания без изменений принимается марксизмом — гегельянским материализмом. Приведем несколько известных цитат из ленинских конспектов «Науки логики»:

Тут есть очень глубокое содержание, чисто материалистическое. Надо перевернуть: практическая деятельность человека миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом.

 Диалектика вещей создает диалектику идей, а не наоборот.

 Гегель действительно доказал, что логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально угадал.[24]

Следует заметить, что единство марксизма и гегельянства по вопросу теории познания не так случайно, как это можно заключить по неосторожному выражению «гениально угадал»: и там, и здесь кантовская разделенность материального и идеального, субъективность, пустота общих понятий преодолевается одинаковым способом — признанием одного начала (материи или идеи) в качестве субстрата для другого. Для Гегеля нет пропасти между мышлением и реальностью, потому что реальность — одно из проявлений абсолютного мышления; для марксизма — потому что мышление есть не что иное, как форма движения материи. Гносеология преодолевается онтологией. Более того, как говорилось выше, Гегель фактически признает возможность марксистского — от природы к логике — подхода к познанию, рассматривая его в виде части своей системы (процесс возвращения идеи в себя из природы). Различие же состоит только в интерпретации результатов мышления: если в марксизме познаются объективные закономерности материального мира как такового, то у Гегеля — объективно-логические конструкции, стоящие за материальным миром.

Подводя итог вышесказанному, можно заключить, что логический метод занимает центральное место в философской системе Гегеля. Он формирует вокруг себя эту систему, производя все ее составные части — онтологию, гносеологию, этику, философию истории, историю философии и др. Метод — «душа и принцип» гегельянства. Рассмотрению одного из его важнейших аспектов— рекурсивной триадичности — будут посвящены следующие две главы настоящей работы.

2. Три сферы логического

В каждом логическом понятии, по Гегелю, могут быть выделены три момента, неразрывное единство которых, тотальность, и составляет понятие. Вот как описывает философ эту триадичность:

Первым из этих моментов является тождественная с собой всеобщность, как бы нейтральная  вначале вода, которая все заключает в себе, но в которой еще ничего не различено. Вторым моментом является обособление этого всеобщего, благодаря чему последнее получает определенное содержание. Так как это определенное содержание полагается деятельностью всеобщего, то последнее через посредство этого содержания возвращается к самому себе и смыкается с самим собой[25].

Уже было сказано, что далее каждый из трех моментов становится самостоятельным понятием; этот рекурсивный (или, можно сказать иначе, иерархический)  процесс и порождает все многообразие мира. Таким образом, все существующие вещи — только выявление этих трех моментов в разных «пропорциях», комбинациях. Попробуем последовательно рассмотреть члены гегелевской триады, определить их значение и отношение друг к другу.

Первый член, первая «сфера» (Гегель иногда называет члены триады «сферами») — непосредственное единство исходного понятия. Это соответствует как бы первому брошенному на вещь взгляду, когда она предстает неким целым, неразложимым на части, одним, а вся ее внутренняя структура, все мелкие детали не фиксируются глазом. Первая сфера, конечно, включает в себя все разнообразие и всю внутреннюю сложность понятия, но включает невыявленно. Поскольку любая множественность обязательно подразумевает противоречие (хотя бы изначальное — между единым и многим), то Гегель говорит, что данный член триады содержит противоречие в себе, подразумеваемое, но не положенное противоречие. В пределах логики (которая сама, напомним, занимает первую позицию в глобальной триаде «Логика — Природа — Дух») рассматриваемая сфера может быть названа сферой бытия. Таким образом, первый член триады, построенной на каком-либо понятии — это бытие взятого понятия.

Как найти узел троичного дерева гегелевских категорий, который бы наиболее ярко иллюстрировал смысл первого члена? Очевидно, следует все время спускаться по первой из трех ветвей. Таким образом мы доберемся до понятия, обозначенного в Приложении номером 1.1.1.1.1 — до чистого бытия. Чистое бытие — первоисточник гегелевской спекуляции, и в этом качестве оно уже было охарактеризовано выше. Поскольку первый член — абстрагирование от внутренней структуры объекта, то чистое бытие, как многократно взятый первый член, бытие бытия бытия, будет абстракцией в кубе, такой абстракцией, в которой удалена вся конкретика и осталось только голое свойство быть. Оно предельно наполнено (так как в процессе абстрагирования в него были включены все возможные определения, все реальности универсума) и в то же время предельно пусто (так как, чтобы включить все определения, оно не должно быть ничем из них — должно быть ничем, пустотой). Само по себе чистое бытие абсолютно просто, голо и бессодержательно, но из него может быть вычленено все богатейшее содержание вселенной. В чистом бытии свойства первого члена триады выявляются наиболее полно, гиперболизированно, так как раскладываемым понятием выступает весь мир. Однако и по отношению к любому объекту его первый момент окажется максимально пустым и — в то же время — скрыто содержащим в себе все свойства объекта. Эта пустота, правда, уже не будет абсолютной апофатической пустотой первоначала: чем ниже мы будем спускаться по троичному дереву от абстрактного к конкретному, тем конкретнее будут становиться даже самые абстрактные моменты понятий. Но, с другой стороны, именно определенность, наполненность смыслом первой сферы объекта является тем ограничением, которое позволяет вычленить из нее не любое (как это было с чистым бытием), а только заданное содержание.

Поскольку первая логическая сфера — сфера бытия, то отношение с собой выступает тут в виде непосредственности[26], а принцип движения понятий — в виде перехода в другое[27]. Понятия, принадлежащие к первой части гегелевской логики, не имеют никакой внутренней различенности, структуры, никакого внутреннего «устройства», они целиком непосредственны; поэтому в процессе развертывания спекулятивного метода им невозможно измениться, оставаясь самими собой. Они теряют свое бытие, исчезают — и становятся другими. В сфере бытия логическое движение сводится к изменению самого факта бытия объекта.

Известно, что Гегель считает развитие мировой философской мысли полностью соответствующим последовательности его «Логики». Так, категория бытия, согласно его схеме, вводится элеатами, становление — Гераклитом, для-себя-бытие — атомистикой Демокрита, субстанциональность разрабатывается Спинозой и т. д.[28] Введением в  «Энциклопедию» служит первая часть «Логики», где Гегель рассматривает и критикует три предшествующих философских метода Нового времени — 1)метафизику, 2)эмпиризм и кантианство, 3)учение «непосредственного знания» Якоби. Здесь, очевидно, целые методы сопоставляются с членами триады, так же как раньше отдельные учения — с конкретными философскими категориями. Первой сфере будет соответствовать метафизика. Вот что пишет Гегель о присущем ей «отношении мысли к объективности»:

Первым отношением мысли к объективности является наивный образ мышления, который, не сознавая еще противоположности мышления в себе самому себе, содержит веру, что посредством размышления познается истина и что она обнаруживает перед сознанием то, что объекты суть поистине... Все начальные ступени философии, все науки и даже повседневная деятельность и движение сознания живут в этой вере.[29]

Метафизика пользовалась «наивным», непосредственным взглядом на отношение мышления и объективного мира, не видела между ними противоположности. Она считала, что мир познаваем, и в этом, по мнению Гегеля, ее преимущество перед кантовским дуализмом. Однако метафизика пребывала «в пределах конечных определений мышления». Ее методом было приписывание изучаемому объекту конечных предикатов (определений)  и фиксация одного из таких определений в качестве истинного, полностью выражающего суть предмета. Ни используемые в качестве предикатов понятия, ни сам метод не подвергались исследованию на внутреннюю непротиворечивость. В этом смысле метафизика является «чисто рассудочным учением» и, безусловно, оказывается в пределах второй — конечной — сферы триады, как и все догегелевские философские концепции Нового времени; однако среди них она по праву может быть поставлена в соответствие первому члену триады, так как содержит представление о непосредственности отношения сознания к реальности.

Единство и непосредственность, которыми характеризуется первая сфера, мгновенно распадаются во множественность и опосредование. Невозможно долго воспринимать предмет как целостность, взгляд сразу же замечает отдельные детали и сосредотачивается на них. Множественность, выявленность противоречий — основное свойство второго члена гегелевской триадичности. В триаде логики вторым моментом выступает сущность. Нужно однако заметить, что, поскольку сама логика — первый член глобальной триады, то, рассматривая категорию сущности, мы увидим вторую сферу не в ее беспримесной чистоте, а в соединении с первой сферой. Сущность — второй момент первого момента (логики). Здесь предмет берется как соотношение с самим собой, то есть как множественность, но все же выступающая в рамках единства. Сущность — это непосредственное бытие, в процессе самоуглубления, поиска самого себя вышедшее за свои пределы и снятое, так что непосредственность теперь отбрасывается, чтобы увидеть за ней истинность, не сводимую к простому бытию — собственно увидеть то, что и понимается под сущностью. «Если... говорят: все вещи имеют сущность, то этим высказывают, что они поистине не то, чем представляются»[30]. Видимость внутри самой вещи того, «что она суть поистине», что просвечивает сквозь грубые контуры бытия, или, другими словами, свечение видимостью вещи в себе самой — вот принцип второй сферы логического. Гегель называет этот принцип рефлексией. «Мы, таким образом, имеем здесь нечто удвоенное: во-первых, некое непосредственное, некое сущее и, во-вторых, то же самое как опосредованное, или положенное. Но то же самое происходит, когда мы рефлектируем о предмете, или (как обыкновенно говорят) размышляем о нем, поскольку именно здесь предмет не признается нами в его непосредственности»[31]. Непосредственность сменяется рефлексией, и все противоречия, вся внутренняя сложность, которые оставались раньше нераскрытыми, в себе, теперь становятся положенными, выявленными, становятся для себя. Вместо свойства быть здесь царит свойство относиться. Все непременно с чем-то соотнесено, включено в структуру, и только благодаря этому существует. «В сфере бытия соотнесенность есть лишь в себе; в сущности она, напротив, положена»[32]. Движение в пределах сущности уже не переход, как в бытии, не «блуждание из одного качества в другое», а видимость в противоположном[33]; при этом понятия не исчезают, переходя в противоположные, а «остаются в их отношении». Сами с собой предметы соотносятся не как непосредственно единые, а только как тождественные себе — это уже упомянутый принцип построения сферы сущности, характеризующейся множественностью в пределах единого.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5