Хозяйство как объект философского исследования
План
1. Введение
2. Тайна хозяйства
3. Что такое философия хозяйства
4. О философии хозяйства
5. Специфика хозяйства как объекта
философского исследования.
6. Литература.
1. Введение
Хозяйство - жизнь, а жизнь -
хозяйство! Четкое, но и достаточно неопределенное высказывание. Именно
достаточно, а не, скажем, довольно, ибо жизнь безгранично содержательна и
фундаментально неуловима — разве можно о ней выразиться сколько-нибудь
предельно? Однако высказывание все-таки четкое — если чуть-чуть подумать: от
чего же в самом деле отталкиваться в понимании хозяйства, как не от жизни?
Можно, конечно, от мира вообще, как и
от бытия вообще, но от жизни, несомненно, лучше: жизнь и жива, и конкретна, и
близка, равным образом, глубока, высока, масштабна.
2. Тайна хозяйства.
Все на свете загадка, как говаривал
Ф.М. Достоевский, но жизнь явно загадочнее всего, исключая лишь Бога и Абсолют.
И хотим уж коли жизнь, то жизнь
непременно кого-то, и уж коли речь о ней ведет человек, то жизнь, конечно же,
человека, соответственно и хозяйство человека. Человека! Это означает не просто
жизнь человека, как той же стрекозы, но жизнь от человека, т. е. не жизнь
вообще живущего человека, а жизнь человека, жизнь дающего—поначалу самому человеку,
а затем, что особенно важно, и любому другому, с жизнью человека связанному.
Само слово «жизнь» по самому своему
внутреннему звучанию близко слову «исход», как, собственно, и слову «знание»,
— вот почему жизнь предпочтительнее мира вообще и бытия вообще, хотя здесь нет
большого противоречия — можно и о мире говорить, и о бытии... а вот о жизни
все-таки предпочтительнее, ибо исход здесь и знание, что как раз, и есть жизнь,
одинаково... и хозяйство, т. е. давание и делание жизни, которая - при этом
является и сама по себе даванием и деланием, следственно хозяйством, которое
есть момент жизни, но такой момент, который и есть, сама жизнь.
Если от человека, то от сознания (вот
опять знание, которое в сознании), — и если от сознания, то хозяйство, которое
от человека, человеком и для человека, есть поэтому осознавание — как знание и
как оплодотворение знанием — всего, что либо есть жизнь, либо с ней связано,
т. е. превращение жизни и всего вокруг в некую осознанность. Направил на что-то
сознание, уловил, запечатлел, попал, а потом и сделал что-то, что-то дал,
что-то сотворил, глядишь, и захозяйствовал, следовательно, зажил,
следовательно, даешь и делаешь, жизнь.
Жизнь как обеспечение ее сознанием — осознавание
жизни, вот поэтому-то жизнь и есть хозяйство, а хозяйство — жизнь!
Хозяйство — обеспечение жизни, что,
конечно же, верно, но через сознание, а сознание — организм и свойство
организма, а потому хозяйство — от организма, его нутра, когда
принимаются те же решения, и его внешнего действия, когда эти решения
выполняются.
Именно поэтому слово «хозяйство» можно
вполне сопрягать со словом «хождение», если не прямо от него и выводить, ибо в
этом-то хождении — умом, руками и ногами, т. е. в некой специфической целеположенной
динамике человеческого организма, исключая, разумеется, чистую внутреннюю
физиологию — тот же внутриорганизменный обмен веществ, и сокрыта реализация
хозяйства и жизни — попробуй-ка поживи, не думая и не ходя, разве лишь с умом
другого и хождением другого, т. е. уже при полном паразитизме, но паразитизм —
не хозяйство, а в полном смысле слова антихозяйство. А вот давание и делание —
с умом и при хождении, это как раз и есть хозяйство, то самое ведение жизни,
или ее изведение, или производство, или даже вождение — хотя бы от любимого
всеми, но ограниченного, по сути, домо-водства.
На языке, близком к науке, жизнь как
хозяйство можно представить как жизнь в целостности, однако взятую в
организационно-производительном аспекте, отчего сразу же являются пред нами
решения и действия, давания и делания, изведения и произведения, т. е. в целом
производство ... но сначала жизни—как жизни человека, затем самого человека
вместе с его сознанием, а затем уже всего необходимого для жизни и ее производства.
Хозяйство не ограничить ни вообще расчетом, ни эффектом, ни оптимизмом, ибо
хозяйство — жизнь, а жизнь — хозяйство!
Какая же здесь тайна, — спросят нас?
О, великая тайна — ответим мы, ибо если, к примеру, производство и потребление
благ ради жизни более или менее всем понятно, то сама по себе жизнь как благо,
в особенности, неудачная, корявая, искаженная, как-то уже и не совсем понятно,
— и уже насколько нелегко признать простое словосочетание: жизнь как хозяйство
и хозяйство как жизнь, хотя вроде бы все тут и вполне очевидно. Вот, допустим,
если сказать, что хозяйство есть обеспечение жизни, то, пожалуй, это и понятно,
а если вдруг заявить, что хозяйство, как и жизнь, имеет какую-то выходящую за
пределы простого обеспечения жизни цель, то, без всякого сомнения, это совсем
не так уж будет и ясно, ибо какова она, эта самая цель?
Выходит, что в самом феномене
человека, немало непонятного, а лучше сказать, трансцендентного, что не
означает, что вовсе непонимаемого, даже незнаемого, а как-то и понимаемого, и
знаемого, но совсем не так, как это бывает с очевидным знаемым и понимаемым, а
уже по-другому — с признанием какой-то фундаментальной незнаем ости и
непонимаемости.
Знаю, что жизнь, а вот что это такое,
откуда и зачем, да еще и почему при этом непременно смерть, так органично жизни
необходимая, не знаю, точнее, что-то и знаю, но как бы обязательно
предположительно - и никак иначе!
Человек — существо относительное и
имманентное (этому, т. е. ощущаемому миру), оно имеет что-то и от Абсолюта,
будучи все-таки по-особому сознательным, как и что-то от трансцендентного,
будучи для самого себя тайной, но, имея все это, оно при этом не абсолютно и не
полностью трансцендентно, а потому никогда не будет иметь полного знания и
понимания, несмотря на всю свою любознательность.
Человек — тайна, жизнь — тайна,
хозяйство — тайна!
Что же тогда остается, коли все вокруг
тайна? А остается либо дружить с этой тайной, даже ею втайне и гордиться —
немного, раз уж человек до такой тайны додумался, либо закрыть на тайну глаза,
сделав вид, что ее совсем нет, самодовольно утверждая себя существом
нетаинственным, ни с какой внешней тайной не связанным, ей никак не обязанным,
а потому и от любой тайны свободным.
В первом случае человек сакрален, ибо признает
что-то совсем иное, не «тутошнее», мало того, более высокое, чем он, к тому же
начальное — родительское, предтечевское, предчеловеческое, чему незазорно и поклоняться,
не говоря уже о том, чтобы прислушиваться, на что и ориентироваться. Тогда и жизнь
сакральна, и хозяйство сакрально. Все давания и делания человека сакральны. Я
не знаю, что стоит за тайной, но я знаю саму эту тайну, следственно, я
ознакомлен с нею, а потому тайна уже и моя, и я ее описываю как тайну и
взаимодействую с нею как с тайной, — и мне от этого совсем даже не плохо, ибо я
не одинок, я как-то по-таинственному ведом, как по-таинственному и свободен. Я
признаю высшее знание и высшую мудрость, равным образом и высший закон, и
высшее предустановление, и высший промысел, не говоря уже о высшей воле.
Соответственно я признаю высшее слово, мне данное, да и сам мир, в котором
нахожусь, рассматриваю как мир данный — для жизни и хозяйства, данный как дар
мне и как мне благо, а потому я благо-дар-ен, несмотря на все трудности, в том
числе и трудный труд, на все проблемы, траты и жертвы, даже и на саму смерть,
ибо за моей жизнью и смертью есть еще что-то другое, высшее. И не унижение за
этим всем, а как раз наоборот — возвышение. И тайна для меня тогда — Господь
Бог, а я — сын Божий, и жизнь моя и хозяйство мое Божественны, хоть и мои, — и
все таинственные вопросы я разрешаю — пусть и не до конца — с Богом, Его
Словом, а то, что не до конца, меня особенно и не смущает, ибо так надо
по-доброму настроенной ко мне тайне. И еще: я, конечно же, уже не могу быть
без-ответ-ственным, не отвечать Богу, а потому я ответствен и серьезен, я
понимаю, что хорошо, а что плохо, я строю жизнь по-хорошему, а не по-плохому,
я и по-особому хозяйствую в данном мне мире, используя дарованною мне свободу,
пользуясь данным мне благом, т. е. благо-датью, но не средствами только
потребления, а и самой возможностью жить и хозяйствовать.
Во втором случае, когда никакой высшей
и предвечной тайны для человека нет, когда он сам по себе—свободный и
без-ответ-ственный, ибо ответствовать тут некому, когда он может делать все,
что захочет, не испытывая внутренних — в сознании — ограничений (тех же
угрызений совести, которая есть со-весть, т. е. сообразная Богу весть),
получается, что и вполне понятно, что-то совсем противоположное сакральному, т.
е. уже не полное вовсе таинственными смыслами, а как раз их лишенное, т. е.
какое-то... пустое хозяйство, оболочковое, формальное, механизменное, хотя при
этом, может быть, и по-своему очень даже умное. Именно так: или сакральное, или
пустое, ибо сакральному противостоит только пустота —она же и бездна
(без-дна). А коли пустота и бездна, то нет и Бога — в сознании. Отсюда и
феномен, как замечал русский философ И. Ильин, без-божиого хозяйства.
Но вот, что примечательно: с точки
зрения человека, и для него пустое хозяйство тоже имеет свою тайну, ибо из-за
пустоты своей, разумеется, лишь внутренней, оно тоже не слишком знаемо и
понимаемо, но это уже какая-то другая тайна, т. е. никак не связанная с тем,
что принято называть не просто тайной, но и таинством. Возникает совсем другая
тайна — пустая, в которой себя привольно чувствует как раз то, что обычно
называется бессмыслицей — не то что бы с отсутствием вообще всякого смысла, а
с обильным присутствием каких-то обессмысленных смыслов или антисмыслов. Тут
уже какое-то погружение в антимир, в котором свои особые смыслы, становящиеся
тайными именно из-за своей бессмыслицы. Речь здесь уже идет не о заложенных в
мир, в жизнь, в человека, в его хозяйство глубинных смыслах, составляющих в
основе сакральную тайну, а о возникающих в бешеном верчении освобожденного от
внутренней тайны мире неясностях, вообще не имеющих возможности быть проясненными
вне сакрального уровня, — и только в поле сакрального прояснения они
оказываются как раз тем, что они и есть на самом деле — именно антисмыслами, в
игривой тесноте наполняющими антимир.
Есть хозяйство, которое как раз и есть
собственно хозяйство, а есть хозяйство, которое уже и не совсем хозяйство, а
точнее, совсем и не хозяйство, а антихозяйство. Это и есть то самое
хозяйство, которое стремится проскочить мимо сакральности, быть ей вопреки,
имея и громкие достижения. А вот как и когда сказывается отчетливо свойственная
тайному безбожному хозяйству пустота, то это уже дело обстоятельств и сроков,
т. е. когда обычно наступают кризисы, крахи, катастрофы, революции, реформы,
войны, в общем, всякие неурядицы, называемые иной раз весьма «красиво», но
пустотно, то энтропиями, то бифуркациями, то еще какими-нибудь физического
свойства эффектами. Так что у антихозяйства есть своя тайна, однако не
приходящая откуда-то, а возникающая прямо здесь, идущая не от полноты вовсе, а
как раз от пустоты, не от Бога, а уже от самого человека.
Антихозяйство по существу ведь
инфернально, ибо антимирово, а инфернальность не просто от отрицательного и
темного, но и от бессмысленного. Отсюда тайна антихозяйства — отрицательная
тайна, в то время как тайна собственно хозяйства, т. е. сакрализованного хозяйства
—положительная тайна. Одна тайна—хорошо запутанный кроссворд, другая же —
вечность, входящая в виде тайны в сознание человека (чело-века, где чело
— сознание, а век — вечность).
Тайна хозяйства включает в себя не
только сам факт хозяйства и хозяйствования, но и то, что выходит из этого
факта как его следствие — для человека и его жизни, для природы и мира. И если
ближайшая цель-задача хозяйства вроде бы ясна — поддержание жизни, как и ее
реализация, то уже при простом вопросе, какое же поддержание и какой жизни? —
сразу же возникает неясность, обязанная как раз присутствующей в человеке,
жизни и хозяйстве тайне.
Вот та же эксплуатация человека
человеком в хозяйстве и в жизни, что это, железная необходимость, кстати, не
исчезающая, или же желанная возможность, охотно и настойчиво воспроизводимая? А
можно ли вообще преодолеть эксплуатацию, не впадая в иллюзию ни примитивного
общинного братства, ни столь же наивного «от каждого по труду, каждому по
потребностям»? Или, к примеру, как поступить человеку хозяйствующему, — и
стало быть в чем-то свободному и творческому, — с природой, т. е. с миром, ему
данным? Опять же, если хозяйственно расширяться и развиваться, то до каких
пределов, и можно ли эти пределы отодвигать и отодвигать? Тогда для чего
все-таки творческое, т. е. и обновленческое, хозяйство? Что значит в таком разе
хозяйственная демиургия и каковы ее великие, а не повседневные, цели? Зачем
все-таки человек упорно создает и пересоздает искусственный мир, замещая им
мир естественный, т. е. мир данный, преодолевает тяготение мира данного,
устремляясь даже и в Космос? Чего хочет, чего добивается, к чему стремится
хозяйствующий человек, куда ведет человека его хозяйство?
Только не задумывающемуся ни над чем
«трудным» человеку все кажется вполне ясным. Однако философия такой «ясностью» удовлетвориться
не может: в ее задачу входит как-то отвечать на такого рода вопросы — из
разряда вечных, мало того, сознавая, что последнего ответа все равно нет, ибо
здесь господствует тайна.
Тайна хозяйства — от небытия к
жизни.
3. Что такое философия хозяйства
Что такое философия хозяйства? О, это
очень странная «вещь»! С одной стороны, если начать с размышлений о философии
вообще, затем о хозяйстве вообще, наконец, объединить эти два слова — все
кажется ясным. А с другой стороны, «философия хозяйства» по-прежнему сохраняет
свою тайну и не желает ее открывать. Может, так оно и должно быть?
Страницы: 1, 2
|