Несмотря на подобную несколько расширенную трактовку сущности и
специфики юридического мышления (в частности, возможно спорное отнесение к нему
социально-психологических компонентов юридической деятельности), данная
презентация, без сомнения, обозначает его сущностные контуры, место и значение в
самоорганизованном (в процессе своего исторического становления),
политико-юридическом пространстве (укладе), намечает неразрывные связи
правового мышления со всем многообразием существующих и развивающихся
юридических и связанных с ними неюридических явлений.
Вообще, концептуальную реконструкцию юридического мышления вполне
естественно начинать с подробного рассмотрения его культурно-генетических
аспектов; то, что мы сейчас понимаем под правовым знанием, юридическим фактом,
юридической истиной или квалификацией правонарушений, вряд ли будет правильно
считать атрибутом всех эпох и культур. Очевидно, что каждая эпоха и
цивилизационный тип особым образом маркируют (через иные ментальные компоненты,
и прежде всего юридическую парадигму) правила и принципы
оценочно-познавательной деятельности в правовой (политической) сфере. Поэтому
стиль юридического мышления чаще всего сохраняет свою специфику и транслируется
практически в «нетронутом» виде из поколения в поколение его носителей до тех
пор, пока не разрушен адекватный ему цивилизационный механизм, продуцирующий и
постоянно воспроизводящий способы и формы осмысления и понимания всего
происходящего в правовом (национальном) поле. Вместе с тем особенности
юридического мышления являются важнейшим индикатором развития правовой и общей
культуры в рамках конкретного национального и цивилизационного типа, которому
данный стиль мышления имманентен: последний является надежным критерием отличия
одного социума от другого, например, условного Запада от такого же условного
Востока. По деформациям же ранее устоявшихся мыслительных процедур и категорий
можно судить о наличии, содержании и направленности перемен во всех сферах
жизни общества и даже прогнозировать будущее как собственных, так и родственных
политико-правовых «историчностей» (О. Шпенглер).
В генезисе любого, в том числе и правового, мышления необходимо
(различать три важных этапа: предпосылки, происхождение и развитие. Так, к предпосылкам
юридического мышления в России можно отнести комплекс славянских предправовых
символов (мифов, ритуалов, сакральных текстов, различных метафоризаций и т.п.),
формирование первых правовых норм (в России «Правд», в иных местах - других
источников, например древних законов Вавилона, правовых норм Моисея и т.д.), а
также появление раз-личных форм коллективного и индивидуального сознания
субъектов права. В европейской цивилизации собственно юридическое мышление
возникает в античной культуре (Древняя Греция и Древний Рим), в рамках которой
складывается определенный порядок судопроизводства, весьма активно развиваются
иные юридические практики. Именно в античный период возникает острая
потребность, определенный социальный заказ на стройные, ясные и явные,
непротиворечивые юридические рассуждения (умозаключения и аргументацию):
отсутствие правил, регулирующих последние, а также определенного видения правовой
действительности часто приводили к судебным ошибкам и несправедливости.
Еще Аристотель отмечал безмерную тягу к справедливости и порядку
уже на ранних стадиях развития юридического мышления и, соответственно, всей
европейской политико-правовой практики, утверждая, что «люди, когда спорят о
чем-либо, прибегают к судье, идти в суд — значит обратиться к справедливости,
ибо судья желает быть как бы олицетворенною справедливостью; к тому же люди
ищут беспристрастного судью и кое-где судей называют "посредниками",
чтобы этим обозначить, что люди, достигнув справедливого решения, станут
держаться середины».(3; 42).
Вообще, влияние Аристотеля на формирование западноевропейского
юридического мышления (как, впрочем, и всей греко-римской культуры на западную
правовую ментальность и юридико-государственную традицию) трудно переоценить. В
рамках конструируемого им социально-философского дискурса он впервые обозначает
данную область мышления и рассуждения как идеальный, а следовательно,
подлежащий теоретизированию объект, относящийся к существующей юридической, и
прежде всего судебной, практике. Аристотель приступает к описанию и
нормированию юридического мышления и таким образом достаточно близко подходит к
сущности самого права: утверждает, что справедливость всегда связана с
исполнением законов и все законное в известном смысле справедливо, и тем самым
вообще задает (определяет) уникальное место права в западноевропейском (позже -
западном) социально-политическом бытии, очерчивает ее ценностно-смысловой
контур.
Следующий шаг в установлении европейской рациональной
(юридической) традиции и логически, и исторически делают римляне. Римская
правовая цивилизация - характерный результат социальности, духовности,
историчности и ментальности древних римлян. В целом оставаясь в Аристотелевом
универсуме рассуждений, представители римской правовой школы уже выходят за
рамки имманентной греческому мышлению этической проблематики. Если для греков
космические глубины (макро- и микроуровня, в том числе и сам человек) были
полны тайн и вызывали священный трепет, римлян более всего интересует
социальный космос. Это следующий закономерный, если внимательно рассмотреть
содержание греческого гуманитарного наследия, шаг в становлении Запада. Для
римлян Вселенная уже не выглядит бесконечной, она сужается до пределов
государства, а имперский социум расширяется до масштабов Космоса. Государство
объединяет «атомизированных» индивидов в единую социальную целостность,
связывает их между собой политическими и юридическими узами. Индивид как бы «приковывается»
к государству нормативными «цепями» долга, ответственности и дисциплины. Идея
римского права неизбежно в этих условиях перемещает акценты с этико-юридических
изысканий (свойственных Платону, Ксенофонту, Аристотелю, Плотину и др.) в
плоскость управления и организации власти, в область действия властных
субъектов и подчиненных им судов. Этика греков навсегда сменяется правовым
этатизмом римлян: тонкие «морализаторские» абстракции растворяются в точно
выверенных и гарантированных государственно-правовых механизмах и процедурах
(чего стоит, например, эволюция гражданского процесса от легисекционного через
формулярный к экстраординарному). Тем не менее, как отмечает В.Г. Марача,
«фактически признавая права властных субъектов, власть себя упорядочивала,
организовывала и в определенной мере шла на ограничение своих возможностей
властвовать беспредельно... переход к праву представляет собой способ
институциональной самоорганизации власти».
Более того, ясно, что подобное отношение права и власти в поздней
античности не просто имело место, но было в полной мере отражено на
логико-аксиологическом уровне юридического мышления и тем самым определило
интенциональность (намерение) его развития. Формирование римского права, его
место и роль в политическом развитии Римской империи (в тон числе, «юридический
взлет» и трагическое падение этого государства выступили тем катализатором,
который запускает процессы создания собственного стиля юридического мышления:
переосмысливаются и определяются категории, используемые в судопроизводстве,
новое прочтение получают такие понятия, как «право», «справедливость»,
«наказание», «власть», «народ», «гражданин», «личность» и др. Соответственно
складываются и специфические правовые рассуждения: подведение под юридическую
норму (закон) частного случая, выяснение и доказательство того, нарушена ли
правовая норма (статья закона) или нет, апелляция к справедливости,
отождествляемой с правовой нормой и судебным решением и т.д.
В итоге греко-римские формы воспроизведения политико-правовой
действительности в мышлении, способы построения юридических понятий, как
впрочем, и инструментарий всей юридической практики, стали (что вполне
закономерно, учитывая степень влияния всего античного наследия на историю и
культуру западного мира) субстанциональным началом и источником уникального в
своей самодостаточности европейского (евро-американского) правового континуума.
Укорененность же основных структур юридического мышления в более широкой
реальности — правовом менталитете — несомненно, обеспечивает их сохранение и
фиксацию на уровне инварианта национального развития, трансляцию на весьма
далекие «временные расстояния» и, в определенном смысле, темпоральную
«вненаходимость». Именно к однородности юридического мышления современные
исследователи апеллируют в поисках единых оснований западной правовой традиции,
когда выводят и анализируют «некие рационально-этические принципы, следовать
которым есть веление правового разума». Общность юридического мышления, единые
«сгустки» логической практики в сфере правовых и политических отношений ведут к
постепенному формированию «широкомасштабной» правовой культуры,
распространившейся и на континентальную, и на островную Европу. Поэтому,
несмотря на известные различия между семьями общего и романо-германского права,
в принципе они покоятся на единой стилистике правового мышления (формах и
способах юридической логики) и правового языка, соответственно на одинаковых
мировоззренческих основаниях. В частности, они характеризуются схожими методами
конструирования легальных, прикладных и, во многом, научных определений,
способами реконструкции норм права, общими подходами к моделированию
правоотношений и нормативных умозаключений, весьма схожей (и с формальной
стороны, и с содержательной) эротетической логикой, которая в данных правовых
системах находит в юридической практике многообразное применение (в судебном и
административном процессах, деятельности следственных органов и т. д.),
оперированием одним и тем же списком модальностей нормативности (например,
«обязанность», «правомочие», «обязательно», «запрещено» и др.).
Однако единство европейского правового мышления в современной
литературе является достаточно дискуссионным вопросом. Так, Рене Давил пишет:
«Система романских правовых систем — это система относительно рациональная и
логическая... Английское право, напротив, создавалось без каких бы то ни было
забот о логике, в рамках, которые были навязаны судебной процедурой...
положения английского закона тонут, в конце концов, в массе решений судебной
практики, авторитет которых заменяет закон. Общий дух закона и цель его рискуют
быть забытыми и утерянными в массе решений, каждое из которых разрешает лишь
какой-либо частный вопрос». Напротив, известный английский историк права
Мейтлеид еще в 1888 г. указывал: «Английские юристы уже в течение последних
шести веков преувеличивают уникальность нашей системы права... Я знаю
достаточно, чтобы утверждать следующее: существуют огромные массы
средневекового права, чрезвычайно сравнимого с нашим». Вебер в свою очередь
отмечал, что праву Англии не была присуща формальная рациональность, оно было
примером частично «традиционного» типа права и частично «харизматического».
Более того, некоторые западные правоведы в последнее время все чаще и чаще
обращают внимание на то, что «в рамках основных современных систем принято
различать, с одной стороны, силлогизм и дедуктивное суждение, в основе которых
— принципы, перешедшие из нормативной системы, преобладающей в частных правовых
системах романо-германских государств, ас другой — суждение преимущественно
аналогичное, которое преобладает в частных правовых системах типа "общее
право", основанных главным образом на юридических прецедентах». Тем не
менее по типу функционирования и воспроизводства права - это
высокорационализированные, максимально логизированные, в целом ориентированные
на присущие классической (аристотелевой) логике (конечно, с учетом дальнейшей
ее модернизации Ф. Бэконом и Дж. Миллем) дедуктивно-индуктивные способы
рассуждения правовые системы.
Подобные разногласия являются достаточно продуктивными с точки
зрения истории европейского права, юридической антропологии и сравнительного
правоведения. Они скорее всего связаны с тонкостями культурной и цеховой
традиции рома но-германского и англосаксонского права, поэтому вряд ли вообще относимы
к собственно логическому аспекту юридического мышления, тем более что многие
современные историки права отмечают известное сближение двух европейских семей
после окончания второй мировой войны.
Актуальные проблемы отечественного юридического мышления
обсуждаются в явно немногочисленных работах." Так, в историко-культурологическом
и общетеоретическом контекстах эта проблема проходит в работе В.Н. Синюкова,
который делает весьма интересное замечание относительно особенностей
отечественного правового сознания и, соответственно, юридического мышления.
«Отсутствие личностной "суверенизации", противостоящей обществу, —
специфическая черта русского правового сознания, приводящая через прямолинейные
сравнения с принципами западного права к иллюзии отсутствия у русских исходных
элементов феномена юридического. Эту черту русского права условно можно
обозначить как его надрациональность, автономность от технико-догматического
элемента. Российское право значительно более, чем западное, опирается на
духовные механизмы регуляции поведения, не исчерпывающиеся силлогистической
юриспруденцией». В историческом ракурсе подтверждение последнему, дальнейшее
развитие данной мысли можно встретить и в работах других современных авторов,
обращающихся к архаико-традиционному стилю национального мышления, присущим ему
правилам и принципам оценочно-познавательной деятельности. В частности, О.Г.
Усенко пишет: «Замкнутость жизни и господство натурального хозяйства не
способствуют формированию абстрактного мышления. Люди, живущие в таких
условиях, не умеют мыслить силлогизмами. Ведущее место... занимают не
вербально-логические связи, а процессы припоминания наглядной ситуации... В
этих условиях всякая новая информация, чтобы не быть отвергнутой, должна
представать как нечто знакомое "старое". Познание, таким образом,
принимает вид узнавания».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Беглый
ретроспективный взгляд на историю философии убеждает в том, что понятие о
мышлении развивалось под непосредственным влиянием логики и психологии. Логику
всегда интересовала и продолжает интересовать формальная сторона организации
мышления. Понятийные формы мысли и то, как они связаны между собой в суждениях
и умозаключениях, всегда считались предметом логики. Правда, тенденция
символизации и математизации логических средств в течение последних десятилетий
чуть ли не привели к полному забвению ее связей с мышлением. В логике вовсе
перестали говорить о мышлении, и сама она отпочковалась от философии,
превратившись в самостоятельную область знаний. Чрезмерная строгость и абстрактность
логической символики заметно ограничили возможности ее применения в анализе
мышления. И все же общность и необходимость формально-логических аспектов
мышления предопределяют их когнитивную роль в поисках его специфики.
Философско-психологическое
понятие о мышлении составляется двумя путями. Идя по первому пути, психологи
изучают мышление в опоре на стандарты естествознания. Согласно им объяснение
психики и психических процессов базируется на биологических, физиологических,
нейрофизиологических и других аналогичных принципах. Приобретая известные
экспериментально-теоретические преимущества естественно-научных моделей
объяснения, эти подходы пренебрегают предметно-гуманитарными особенностями
человеческой жизнедеятельности. Другой путь психологии как раз, напротив,
акцентирует приоритет социогуманитарных принципов понимания человеческой
психики. В частности, психологический взгляд на мышление в контексте целостной
деятельности как субъекта культуры, истории и общества конкретизирует и
расширяет возможности философско-гносеологических обобщений. При всей разнице
принципов и способов объяснения пути психологии мышления тесно связаны с
философией, причем подчас нельзя разграничить, где кончается психологическая
аргументация и начинается философская. В этой связи возникает вопрос о
возможностях и границах психологизации теории познания.
Постановка
проблемы взаимосвязи языка, речи и мышления предполагает определенное
соотношение философского, лингвистического и психолингвистического аспектов
мышления. Отношения «язык – речь – мышление» таковы, что в речи воплощается
общезначимая природа языка и субъектно-деятельностные качества мышления. В
зависимости от того. Акцентируются ли языковый, речевой или мыслительный
компонент этих отношений, изменяется и характер взаимосвязи всех трех аспектов
рассмотрения мышления. Современные теории речевых актов и вербального мышления
склоняются к отождествлению языковых, речевых и мыслительных структур. Согласно
им мышление квалифицируется обычно как языковое, речевое, или вербальное, а его
философская характеристика по сути подменяется специальной, лингвистической или
психолингвистической. Конкретизация и полнота наших знаний о мышлении в
существенной мере обусловлены контекстом человеческого общения.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1.
Бачинин
В.А., Сальников В.П. Философия права: краткий словарь. – СПб., 2000.
2.
Иойлева
Г.В. Феномен сознания: монография. – Москва-Архангельск: Издательский дом
«Юпитер», 2003. – 632 с.
3.
Мордовцев
А.Ю. Юридическое мышление в контексте сравнительного правоведения:
культурантропологические проблемы // Известия высших учебных заведений:
Правоведение. – 2003. - № 3. – С. 38-42.
4.
Основы
теории познания: учеб пособие / Под ред. Б.И. Липского. – СПб: Изд-во
С.-Петерб.ун-та, 2000. – 336 с.
5.
Розин
В.М. Юридическое мышление. – Алматы, 2000.
Страницы: 1, 2
|