I. Постановка задачи.

Включает вопросы: выяснение условий формирования геологических объектов, закономерности размещения месторождений и т.п. Осмысливание проблемы с точки зрения ожидаемых конечных результатов (формулирование цели), а также в методолгическом плане (формирование системной концепции Р) позволяет исследователю составить представление о характере, об объеме необходимой геологической информации. Поэтому следующей операцией является сбор, систематизация и хранение сведение об изучаемых геологических объектах.

II. Этап описания.

На этом этапе одна из основных процедур — конструирование геологических систем. В зависимости от стоящей перед исследователем задачи формируется система геологических признаков или система геологических тел.
Этап включает три операции: выбор объектов (признаков или тел) m(M подлежащих системному исследованию; выбор системообразующего решения R; конструирование систем S1, S2,...,Sn, элементами которых являются m(M.

Операции этого этапа легко формализуемы, поэтому реализуются специальными программами на ЭВМ.

III. Этап объяснения.

Основная задача этого этапа — содержательная интерпретация геологических систем, полученных на предыдущем шаге. Центральное место отводится нахождению общих факторов, под которыми в данном случае понимаются некоторые особенности среды, вызывающие вполне определенные взаимоотношение элементов, образующих систему. Задача состоит в выявлении и содержательной интерпретации факторов, управляющих корреляциями элементов, входящих в одну систему. Одним из основных методов решения этой задачи является специальный, то есть проводимы с геологических позиций анализ состава систем, сконструированных на основе фиксированных P и R.

Другим путем, позволяющим обнаружить и идентифицировать искомые общие
(для данной системы) факторы, является вычисление и последующий геологический анализ величин (J), отражающих в определенной степени направление и интенсивность действия системообразующих факторов. Это путь реализуем только в рамках специальных методов исследования структуры корреляционных матриц. Значения J могут быть нанесены на геологическую карту, что позволяет соотнести их с тектонической обстановкой, увязать с распространением тех или иных осадочных, вулканогенных и других пород.

Следующим шагом этого этапа является построение генетической модели и проверка ее адекватности реальным объектом. Если на этих объектах не подтверждаются следствия, вытекающие из генетических построений, но вносятся поправки в процедуры: выяснение общих факторов; конструирование системы (изменение состава множества M, смена системообразующего отношения R, обращение к другому метода анализа корреляционной матрицы; информационное обеспечение (проверка фактического материала, расширение и уточнение набора геологических признаков); формулирование системной концепции Р (изменение или уточнение представлений о возможных взаимосвязях cреды и объекта).

IV. Этап прогноза.

Генетическая модель дает исследователю лишь общие представление о
“механизме” формирования тех или иных геологических объектов. В связи с этим, чтобы превратить генетическую модель в инструмент прогнозирования, необходимо выполнить действие, направленные на конкретизацию этого ретроспективного конструкта, нефтегазоносности и т.п. Критерии должны содержать четкие и не двусмысленные правила отнесения исследуемого тела, участка, района и т.д. и вполне определенному классу перспективности
(“пустой” участок перспективный, весьма перспективный и т.п.) они формулируются с привлечением дополнительной информации — общетеоретических положений, конкретные сведения по прогнозируемой территории.

1.3. Принцип системности в оценочной деятельности.

Проблема ценности и оценки в общей и технической этике.

История взаимоотношений общей эстетики и технической эстетики отмечена теми же противоположными устремлениями, что и отношения общей эстетики с другими дочерними дисциплинами — музыкальной эстетикой, эстетикой словесного творчества, эстетикой киноискусства и т.п. Общая эстетика нередко строит свои заключения, экстраполируя на сферу художественной деятельности те или иные общефилософские принципы и игнорируя при этом реальное многообразие и разнообразие видов искусства, а теоретическое осмысление каждого из них столь же часто пренебрегает выводами общей эстетики, исходя из представления, что для познания той или иной конкретной области художественного творчества нет необходимости знать его общие законы, что рассмотрение данного вида искусства “крупным планом”, без отнесения ко всему миру искусства, достаточно будто бы для верного и глубокого его постижения. Подобные установки не могут не иметь печальных последствий: представители общей эстетики не только доходят до отрицания права на существование частных эстетик, но и не останавливаются перед изгнанием из царства искусства тех его отраслей, которые не укладываются в отвлеченно сконструированную его модель (скажем, архитектуры или дизайна), а представители частных эстетик нередко с полным пренебрежением относятся ко всему тому, что выходит за пределы непосредственного анализа интересующей их конкретной сферы художественной деятельности, что является инвариантной характеристикой искусства. Этому активно способствует вошедшее в обиход странное понятие “эстетическая деятельность”, служащее обособлению от художественной деятельности некоторых областей культуры, — в частности, противопоставлению дизайна изобразительным искусствам и даже архитектуре
(это для раздела 2д).

Мы исходим из той методолгической предпосылки, что взаимоотношения философии, общей эстетики и частных эстетик, в том числе и технической эстетики, должны строиться на четком понимании диалектики общего, особенного и единичного: философия рассматривает человеческую деятельность и культуру в целом; общая эстетика — законы художественной деятельности и художественной культуры (мы отвлекаемся сейчас от того, что содержание эстетики к этому не сводится); а частные эстетики — специфические формы преломления данных законов в каждой конкретной области искусства. Отсюда следует, что отношение между общей и технической эстетикой должны основываться на обоюдном интересе и признаний их взаимной необходимости: общая эстетика не может не учитывать в своих теоретических обобщениях ту информацию, которую поставляет ей техническая эстетика, а эта последняя должна исходить в своих построениях из знаниях общих законов художественного освоения мира, которые вскрывает первая. Другое дело, что при нынешнем разброде представлений о сущности искусства технической эстетике приходиться самостоятельно выбирать общеэстетическую позицию, на которую можно было бы надежно опереться, также как общей эстетике — прилагать не мало усилий, что бы не заблудиться в том лесе трактовок дизайна, который словно с нарочитым коварством, вырастили его теоретики.

В настоящей статье делается попытка обнажить связи философии, общей эстетики и технической эстетики на проблемном узле “ценность и оценка” ибо в данном пункте разобщенность названных дисциплин сказывается особенно резко и особенно огорчительно.

Философские основы теории ценности.

Первые шаги в направлении разработки марксистской аксиологии были сделаны более 20 лет назад.

Опыт показал, что ставшее традиционным в нашей философской литературе, начиная с 30-х годов, сведения теории отражения и теории познания (и соответственно дихотомическое понимание человеческой деятельности как единство практики и познания) не способно объяснить реальные процессы функционирования и развития культуры, ибо оставляет в тени мотивационную сферу человеческой активности. Если у животных мотивация поведения обусловлена биологическими потребностями организма и популяции, то у человека — и в филогенезе, и в онтогенезе — формируются новые потребности, не биофизиологические, а социокультурные, которые становятся главным регулятором человеческого поведения. Они не только “возвышаются”
(В.И.Ленин) над витальными потребностями, но подчас просто подавляет эти последние более важными для личности стимулами поведения: становятся возможными такие его формы, как, например, самоистязание религиозного фанатика, желание поделиться с товарищем последним куском хлеба под влиянием нравственного чувства, принесение в жертву собственной жизни во имя политического идеала, предпочтение красоты удобству как признание превосходства эстетической потребности над утилитарной и т.д.

Уже отсюда видно, что целевые программы деятельности человека не порождаются автоматически теми знаниями, которыми он располагает. Знания эти определяют скорее средства, способы, пути достижения цели, нежели сами эти цели, которые как “модели потребного будущего” (Н.А.Бернштейн) диктуются именно тем, что человеку потребно, к чему он стремится, то есть выработанными им ценностями. В этом свете весьма примечательно, что
В.И.Ленин не сводил практику к критерию истины, как это обычно трактуется в гносеологии, но указывал на ее двойное — гносеологическое и аксиологическое
— значение: практика выступает по мысли В.И.Ленина, “и как критерий истины, и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку”.

Таким образом, отражение действительности человеческой психикой осуществляется двояко: как ее познания, то есть отражение объективных связей и отношений, независимых от познающего субъекта, и как ее ценностное осмысление (то есть отражение — отчасти осознаваемое, отчасти переживаемое, но не осознаваемое) значения объективного мира для человека как субъекта.
Разумеется, ценностное сознание тесно связано с процессами и продуктами познавательной деятельности человека и само постоянно становится предметом познания, но по природе своей оно есть все же нечто радикально отличное от познания, ибо фиксирует отношение “объект — субъект”, а не “объект — объект”.

Следовательно, ценность неправомерна отождествлять с сознанием чего- то для чего-то или даже для кого-то, ибо она есть только и именно значение для субъекта, она есть субъективированность объекта, его обращенность к данному субъекту. Потому-то имеющие ценность для одного субъекта (личности, класса, социума) может не иметь таковой или же быть “антиценностью” для другого субъекта (личности, класса, социума).
История культуры достаточно убедительно показала невозможность “проверить алгеброй гармонию”, и хотя подобные попытки продолжают предприниматься и в наши дни, они обречены на неудачу: красота, изящество, гармония сути формы эстетической ценности, которая, как и любая другая ценность, не имея материально-вещественного характера, не подлежит измерению. Измерить можно лишь параметры носителя эстетической ценности.

Если всякая ценность, в том числе эстетическая, есть нечто принципиально иное, чем полезность, пригодность, приятность, таким образом эстетическая оценка инструмента (прибора, машины) не может вытекать из определения его технико-технологических, конструктивных и эргономических качеств, ибо они характеризуют отношение вещи к человеку как оператору, то есть как однородному с ней объекту, тогда как красота данной вещи характеризует ее отношение к человеку как содержащему ее субъекту. Значит эстетическая оценка покоится на иных основаниях, чем оценка эргономическая, конструктивно-техническая или экономическая.
Отнесения к ценности есть социально-психологическая и идеологическая процедура, тогда как оценка правильности решения математической задачи или эффективности конструкции машины не имеет не социально-психологического, не идеологического смысла. Ценностная оценка осуществляется субъектом, исходя из своих потребностей, установок, идеалов. Что делает эту оценку в отличие от оценки научной исторически изменчивой, классово-детерминированной, культурно-опосредованной.

Для понимания принципиального развития ценностей и познавательных оценок чрезвычайно важно различие их субъектов. Нравственным субъектом является коллективизированный индивид, который предстает как эстетический субъект и художественный субъект: ведь художественная оценка выносится на основании переживания личностью произведения искусства, нравственная оценка
— на основании специфического переживания (угрызения совести, чувства долга, отвращения к подлости).
Иным является субъект политической формы ценностного сознания: это уже не личность, большая социальная группа — сословие, класс, нация, политическая партия. Если же мы обратимся к такой модельности субъекта, как конкретный социум, то есть определенный общественный организм, то окажется, что его ценностное отношение выражается в юридической форме, поскольку именно правовые нормы констатируют реальное бытие и историческую устойчивость каждой организованной социальной системы.

Общую картину оценочных суждений можно представить в графике, на котором на одном краю кривой находятся индивидуальные неценностные оценки физиологического типа (“приятно”, “удобно”), связанные с анатомо- физиологическими особенностями индивида, а на другом краю — безличные, общечеловеческие оценки познавательного и технического рода (“правильно”,
“полезно”, “рационально”, “экономно” и т.п.), между этими полюсами располагаются основные ценностные оценки. На ряду с демонстрационным данный график имеет и эвристическое значение: он помогает обнаружить целый ряд закономерностей оценочной деятельности: в разных типах оценки спектрально меняется соотношение эмоционального и рационального начал — от чисто эмоционального содержания оценки “приятно” до чисто рационального характера оценок “правильно” и “полезно”; столь же закономерно меняется соотношение ценностного и нормативного, то есть переживаемого личностью и отчужденного от личности ввиде некоего абстрактно-формализованного принципа — от ощущения “это мне приятно” до отвлеченного “такова истина” или “так должно быть”; соответственно меняется соотношение качественных и количественных
“измерителей” — от неизмеряемого физиологического удовольствия до математически строгого определения точности решения задач или работы машины от эстетических оценок (допускающих лишь сравнения “больше-меньше”) и оценкам юридическим (точно измеряющим меру вины длительностью заключения); наконец, в этом же направлении меняется соотношение общедоступности и профессиональности оценочной деятельности — от возможности каждого судить о том, что ему приятно и удобно, до исключительного права специалистов оценивать решения научных и технических проблем.

Что же касается спектра ценностных оценок, но тут мы видим не только движение от общедоступности эстетических оценок до специализированных оценок, например, религиозных (их выносит священник, глава церкви, собора, синода), но и специфический характер самой профессиональной оценочной деятельности, что не позволяет отождествлять — хотя это нередко делается — такие ее формы, как экспертиза, судейство, критика, отлучение, приговор.

Страницы: 1, 2, 3, 4