С I в. до н. э. материал поступает обильнее, но основная масса сохранившихся надписей относится уже к эпохе импе-рии и охватывает -- хотя и с неодинаковой густотой -- все ее провинции. Во время кризиса III в. н. э. надписи становятся реже, затем число их несколько возрастает с утверждением домината, а потом постепенно идет на убыль в период рас-пада античного общества.

Значительная часть эпиграфических текстов, восходящих к послеархаическому периоду, выдержана в строгих нормах литературного языка и с точки зрения, например, историко-морфологической не обогащает существенным образом наших знаний по сравнению с тем материалом, который можно извлечь из литературных произведений. Однако и эти памят-ники отнюдь не лишены языковедческого интереса. В частности они чрезвычайно важны для установления античной орфо-графии, которая, в свою очередь, служит опорой для раз-личных фонетических и этимологических исследований. В ре-зультате фонетических процессов, происходивших в различное время, как то: исчезновение /г, совпадение звучания е, ое и ое, Ь и v, ci и ti в положении перед гласным и т. п., в средневековых рукописях создалась невообразимая орфо-графическая путаница, остатки которой не до конца изжиты и в современных школьных учебниках (coelum вм. caelum и т. д.), и лишь систематическое изучение надписей, и в первую очередь тех эпиграфических текстов, язык которых не со-держит отклонений от литературной нормы, позволяет в ряде случаев восстановить античное написание слов; добавочным источником служат при этом показания римских грамматиков. Имеет значение и то обстоятельство, что в тщательно изготовленных надписях нередко проводится обозначение долготы гласных помощью удвоения букв, „длинной йоты" и „апексов"; благодаря этому надписи становятся ценным источником сведений о латинской просодии. Обозначение долгот никогда не производится на надписях последовательно, и отсутствие апекса в каком-либо единичном памятнике не является свидетельством краткости соответствующего гласного; но систематическое отсутствие апекса на гласном какого-либо слова или в каком-нибудь положении уже может рассматриваться как аргумент в пользу его краткости. Сокращение долгих гласных перед -nt- и -nd- (amant, amandus, valent) устанавливается, напри-мер, на основании греческих транскрипций типа bxasvt'ivq; = Valentinus и полного отсутствия апексов в многочисленных случаях этого положения гласных на надписях.

Особое значение для лингвиста имеют те надписи, соста-вители которых недостаточно владели литературным языком и правилами орфографии; в отклонениях от грамматических норм книжного стиля, в дисграфиях (неправильных написа-ниях) обнаруживаются такие тенденции народноразговорной речи, которые в литературные памятники или вовсе не про-никают, или проникают гораздо позже, чем они засвидетель-ствованы в надписях. В эпиграфическом материале нередко оказывается зафиксированным начало процессов, получающих свое завершение уже в романских языках, за пределами латыни в собственном смысле этого слова.

Степень отдаленности от литературного языка зависит и от общего характера надписи, от ее назначения, и от уровня образования ее составителей. В официальных документах времени ранней империи отклонения от литературной нормы встречаются лишь спорадически, но с IV в. н. э. они попадаются уже чаще. Более богатый материал в этом отношении содержат частные надписи, в первую очередь многочисленные тексты на надгробных памятниках. Следует, однако, иметь в виду, что и надгробные надписи обычно имеют некоторую претен-зию на „литературность", составляются в определенной сти-левой традиции, нередко в стихах; они ориентированы поэтому на литературный язык, и лишь недостаточное владение им приводит к тому, что грамматические и фонетические особен-ности народноразговорной речи с большей или меньшей силой прорываются наружу, отнюдь не отражаясь здесь в полной мере. Разумеется, чем непритязательнее текст, тем более он свободен от влияния книжности. Таковы, на-пример, надписи--обычно очень короткие на предметах домашнего инвентаря, надписи, намалеванные или нацара-панные на стенах домов. Эта последняя категория могла сохраниться в сколько-нибудь значительных размерах лишь при исключительных обстоятельствах, но в засыпанных извержением Везувия Помпеях мы имеем тысячи совершенно непритязательных текстов, свидетельствующих о строе живой латинской речи своего времени (подробнее о помпейских.); некоторый аналогичный материал обнаружен и в самом Риме, в караульной седьмой пожарно-полицейской когорты (cohors vigilum) и в служебных поме-щениях императорского дворца на Палатине.

Заслуживает упоминания еще одна категория сравнительно далеких от книжного языка надписей. Это так называемые tabellae devotionis 'заговорные дощечки со всевозможными наговорами и „присушками" против каких-либо ненавистных лиц, соперников, соперниц и т. п.; адресованные подземным богам, эти дощечки опускались в гробы или свежие могилы в расчете на то, что покойник доставит их по назначению. I Низкий культурный уровень людей, прибегавших к подобного рода средствам, дает себя знать также и в языке и орфо-> графин tabellae devotionis. Имеется свыше сотни таких доще-чек с латинским текстом; древнейшие относятся еще к 1 в. до н. э.1

Хотя надписи и являются памятниками, дошедшими непо-средственно от античности, не следует думать, что текст их всегда в точности отражает намерения составителя. Ошибки графического характера -- смешение сходных букв, переста-новка их, повторения, пропуски по недосмотру или за отсут-ствием места -- представляют собой весьма частое явление, в котором одинаково бывает повинен и мастер, изготовляв-ший надпись, и „автор", оставивший следы своего творчества где-либо на стене. Если в „Senatusconsultum de Bacanalibus" в трижды повторенной формуле dum ne minus senatoribus С adesent мы один раз находим написание senatorbus, то это, очевидно, лишь графическая ошибка, пропуск /, а никак не свидетельство того, что в латинском языке II в. до н. э. воз-можно было присоединение окончания -bus к согласной основе без элемента -I-, проникшего в согласное склонение из склонения основ на -i- (senatoribus по аналогии civi-bus). Пользуясь эпиграфическим материалом как историко-лингвистическим ис-точником, необходимо учитывать наличие графических ошибок, и только то, что встречается более или менее часто, может рассматриваться как достоверно засвидетельствованная осо-бенность языка.

Не во всех случаях, наконец, эпиграфические памятники. свободны и от последующих искажений текста. Некоторые надписи реставрированы -- в античности или в позднейшие времена. К их числу принадлежит и надпись на так называе-мой ростральной колонне по случаю морской победы консула Дуилия над карфагенянами в 260 г. до н. э. Более ранние тексты открыты были сравнительно недавно, и в течение долгого времени эта надпись, рассматривавшаяся как древнейший датируемый документ римской эпиграфики, сбивала с толку исследователей своей пестрой смесью архаических и поздней-ших элементов языка, к которым присоединяется и значитель-ное количество лжеархаистических форм, в действительности никогда не существовавших. Комбинируя археологические и. лингвистические данные, удалось установить, что и колонна и надпись реставрированы в начале эпохи империи и что ее текст отражает лишь представления римских антикваров-о языке III в. до н. э. Зная, что в древних памятниках е не-редко соответствует позднейшему 1, о -- позднейшему и, что аблатив имел в ряде случаев отпавший впоследствии конечный элемент -d, эти антиквары обобщили свои наблюдения и под-ставляли с и о вместо исконных / и и, придавали каждому аблативу конечное -d; при этом получались невозможные формы вроде exfoeiont = effugiunt (с исконным -U-, ср. <р;иуы), между тем как характерные для III в. до дифтонги ai и oi всюду заменены позднейшими ае, ое. Такая реставрация надписей все же представляет собою редкий случай и не характерна для категории эпиграфических памятников в целом.

Таким образом, к надписям, как и к любому другому виду источников, нельзя подходить без должной критики; однако значение их для историко-лингвистнческого исследования огромно. Научная разработка истории латинского языка нача-лась с того момента, когда язык надписей стал предметом, систематического изучения.

Рядом с текстами, литературными и эпиграфическими, вто-рым нашим источником служат свидетельства античных авторов, в первую очередь сообщения римских грамматиков о латинском языке. В их трудах собран огромный лексико-графический материал, дано подробное и систематическое

изложение латинского словоизменения; им же мы обязаны большей частью известных нам отрывков из произведений архаических римских писателей.

О начатках римской грамматики и ее роли в формировании латинского литературного языка мы будем говорить в разделе о становлении классической латыни. Последующая история римских грамматических учений еще ждет своего исследователя.1 Не выяснен в достаточной мере ни круг литературных памятников, охваченных исследованиями рим-ских грамматиков, ни принципы, по которым они отбирали материал, ни теории, на основании которых они его истолко-вывали. Мы ограничимся здесь кратким указанием на важней-шие дошедшие до нас труды, которыми приходится пользо-ваться при изучении истории латинского языка.

Закон „отбора", действовавший при сохранении литературы технического содержания, имеет силу и в отношении произведений римских грамматиков. До нас дошли главным образом произведения более позднего времени, зачастую являющиеся уже компиляциями или сокращенными изложе-ниями трудов более ранних авторов.

Процесс постепенного сокращения („эпитомирования") может быть проиллюстрирован на судьбе одного из самых значительных памятников римской лексикографии, словаря Веррия Флакка.

Античная лексикография не ставила себе целью охватить весь словарный состав языка, а преследовала обычно либо этимологические, либо глоссографические цели (термин „глосса" означает редкое, непонятное и потому нуждаю-щееся в истолковании слово), либо, наконец, цели реального, историко-антикварного толкования. В начале новой эры Веррий Флакк подвел итог лексикографическим работам римских уче-ных республиканского периода в огромном труде „De signifi-catu verborum". Слова были расположены в алфавите первых букв (внутри буквы алфавитное расположение уже не соблю-далось) и сопровождались многочисленными цитатами из рим-ских литературных памятников, поясняющими употребление слова. Цитировались и старинные тексты и современные авторы -- вплоть до Вергилия. Точные размеры словаря не известны, но отдельные буквы обнимали по нескольку книг;

так, упоминается пятая книга из числа занятых буквой Р.

Труд Веррия Флакка полностью не сохранился; его вытеснило извлечение, составленное примерно в III в. н. э. Помпеем Фестом. Фест, по его собственному признанию, исключил из словаря Веррия Флакка те слова, которые считал уже отжив-шими и вышедшими из употребления, а прочий материал сократил, значительно уменьшив общий объем словаря и до-ведя его до 20 книг. Однако и извлечение Феста плохо со-хранилось: до нас дошла лишь одна рукопись и притом в тяжело поврежденном виде: первая поло-вина ее пропала, а оставшаяся часть пострадала от огня. Целиком дошло из-влечение, сделанное из „извлечения" Феста Павлом Дьяко-ном, современником Карла Великого. Павел опускает цитаты, ограничиваясь кратким объяснением слов.

Значительное место занимает лексикографический материал и в большой компиляции Нония Марцелла (III--IV вв. н. э.)

" „De compendiosa doctrina ad filium". Ноний -- архаист, и „сжа-тая наука", которую он намерен преподать сыну, состоит в умении употреблять старинные слова, встречающиеся у писа-телей времен республики. Значение труда Нония -- в его цитатах; сатиры Луцилия или „Менипповы сатуры" Варрона известны нам главным образом по отрывкам, приводимым Нонием." К более позднему времени относится большой энциклопедический труд Исидора Севильского (VI--VII вв.) „Etimologiae", или „Origines". Ценный и не известный нз дру-гих источников материал содержат многочисленные „глосса-рии" (начиная с VII в. н. э.) как двуязычные, латино-греческие и греко-латинские, так и чисто латинские; в этих последних старинные слова объясняются с помощью более употреби-тельных в позднее время, но бывает и обратное, когда поз-днейшие слова или формы получают истолкование через клас-сические, например cetus : quietus.

Из грамматической литературы республиканского периода сохранились в связно только 6--10-я книги трактата Марка Теренция Варрона (116--27} „De lingua Latma", co

стоявшего ни 2- книг. В которых разбирались вопросы этимологии, флексии и синтаксиса.

„Речь по природе троечастна,-- говорит Варрон (V1I1,1),-- н первая часть ее -- как слоиа были установлены для вещей; вторая -- каким образом они, отклонившись от этих послед-них, приобрели различия; третья -- как они, разумно соеди-няясь между собой, выражают мысль".

Дошедшие до нас книги содержат конец первой, этимоло-гической части трактата (кн. 5--7-я) н начало второй части, посвященной „отклонению", т. е. флексии (кн. 8--10-я); в этих последних книгах излагается спор между двумя грамматиче-скими школами -- аномалистов и аналогистов (ср. стр. 187). Трезвость суждения и внимательное отношение к своеобразию строя латинского языка выгодно отличают изложение Варрона от позднейших грамматических теорий, в которых нередко наблюдается стремление механически переносить в латинскую грамматику категории, установленные для греческого языка.

Позднейшая теория запечатлена в многочисленных поздне-античных руководствах „грамматической науки" (ars gramma-tica), отличающихся друг от друга только объемом, а по существу составленных в единой традиции, с незначительными отклонениями в трактовке отдельных грамматических проблем. Основную часть такого руководства составляет учение о частях речи с их „акциденциями", т. е. обнаруживающимися в них грамматическими категориями, устанавливаемыми, глав-ным образом, на основании морфологических наблюдений; заканчивается изложение сннтактико-стилистнческим разделом о „достоинствах и недостатках речи", причем синтаксический материал обычно группируется вокруг вопроса о так назы-ваемом „солекизме" -- невзаимосогласованном предложении. Основной части предшествуют разъяснения таких понятий, как звук, буква, слог, ударение, а введением ко всему служит определение „грамматической науки" и ее задач.

Древнейшие из дошедших до нас римских руководств отно-сятся к III--IV в. н. э., но самый тип может быть прослежен в Риме гораздо раньше, по крайней мере в I в. н. э.: уже Квинтилнан в своем кратком обзоре „грамматической науки" (Institutio Oratoria, I, гл. 4--5) придерживается такого порядка расположения материала. Этот римский тип учебника не пол-ностью совпадает с построением греческой грамматики Дио-нисия Фракийского, получившей у греков каноническое зна-чение; так, обязательный у римлян завершающий стилистиче-ский раздел отсутствует в грамматике Дионисия. Римский вариант по своему построению примыкает к более ранней эллинистический традиции, нл'ы'с ni<iii ;;и сохранившемуся лишь в конспективном изложении Диогена Лаэртня трактату фило-софа стоика Диогена Вавилонского (первая половина II в. до н. э.) И to'-, ctovr?. Стоическая грамматика, переработанная ка греческой почве александрийцами, попала в Рим через стоическую школу пергамских филологов еще во II в. до н. э. в своем первоначальном виде, и Рим, впослед-ствии усвоив основное содержание александрийской грамма-тической системы, сохранил структуру и ряд деталей стоиче-ского изложения.

Страницы: 1, 2, 3, 4