На примере событий, кульминацией которых стало Ледовое побоище, Поршнев показал не только синхроническую связь происходящего в это время на всем евразийском пространстве, но и значение тех событий для диахронически единого исторического пути вовлеченных в эту синхроничекую связь стран и народов: «Империя Чингизидов, давившая на Русь с востока, из Азии, и империя Гогенштауфенов, грозившая ей с запада, из Европы, - …обе эти завоевательные империи, возникшие почти одновременно… были не чем иным, как рецидивами варварских государств в XIII веке. Не случайно основатель одной из этих империй, Чингисхан, объявил себя наследником императоров древнего рабовладельческого Китая, а основатель другой, Фридрих Барбаросса, воображал себя прямым преемником императоров рабовладельческого Рима. Обе империи были не чем иным, как попытками свернуть со столбовой дороги истории, отказаться от трудностей феодальной перестройки общества и, повернувшись лицом к невозвратному прошлому, опереться на обломки древних рабовладельческих порядков, на неразмытые остатки прошлого, тормозившие феодальный прогресс». Поршнев Б.Ф. Ледовое побоище и всемирная история // Истфак МГУ. Доклады и сообщения. М., 1947. Вып. 5.

Поршнев подробно анализирует «поразительное сходство исторических судеб этих двух реакционных империй», двух «исторических близнецов», которым удались «огромные завоевания»: «В конце 30-х - начале 40-х годов XIII века Русь оказалась зажатой с запада и с востока между двумя завоевательными империями, с гигантской силой распространявшимися навстречу друг другу». Проанализировав многочисленные прямые и косвенные свидетельства позиций «“двух хищников» по отношению друг к другу, Поршнев приходит к выводу: «Если б Русь оказалась раздавленной и границы двух империй сошлись бы на ее опустошенной территории… можно уверенно предположить, что оба хищника не вступили бы в борьбу друг с другом, - по крайней мере, сразу, - а, взаимно прощупав силы, полюбовно поделили бы мир между собой».

Поскольку Русь не могла дать одновременный отпор обеим империям, «Александр Невский сделал выбор: нанести удар по западному агрессору и пойти на компромисс с восточным». И такой выбор, по мысли Поршнева, имел глубочайшие «диахронические» последствия для всего человечества. Хотя Тевтонский орден и сохранился после Ледового побоища, его значение как «железного кулака», с которым приходилось считаться всем европейским странам, резко упало. Не прошло и 20 лет, как «гигантская завоевательная держава Гогенштауфенов перестала существовать». Рецидив разрушительной и агрессивной варварской государственности перестал тормозить развитие Европы по пути «феодального прогресса». Там же.

Напротив, в Азии ликвидация подобного рецидива была растянута еще на два века: «Русь принуждена была не только допустить сохранение необъятной и мертвящей монгольской империи, но и сама стать, хотя бы в известной мере, ее составной частью. Только такой ценой могло быть куплено в том момент движение вперед остальной части человечества». Там же. Итак, делает вывод Б., Ф. Поршнев, «до XIII века всеобщая история не может “констатировать безусловной отсталости общественного строя Востока по сравнению с Западом или вообще кардинального несходства исторических судеб Востока и Запада. Только с XIII века это явление выступает на исторической сцене. Европа быстро идет вперед. Азия погружается в застой. Нельзя не объяснить этого разной судьбой двух реакционных империй, до того развивавшихся с такой удивительной симметрией. Выбор, сделанный Александром Невским, хотя сам детерминированный, в огромной степени в свою очередь детерминировал расхождение путей Запада и Востока». Там же. Таким образом в знаменитую фразу «Русь спасла Европу от монголов» необходимо внести, с точки зрения Поршнева, важное уточнение: прежде всего, от собственных, европейских «монголов».

Поршнев также предложил решительно пересмотреть содержание понятия «рабовладельческое общество». Поршнев Б.Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964. Он показал, что рабовладельческое общество как внутренне связанный социальный организм, как единое развивающееся целое не может быть сведено к рабовладельческому государству. Слишком много связей и противоречий, которые безусловно являются сугубо внутренними для системы классической рабовладельческой экономики, не могут быть обнаружены внутри границ государства.

Ссылаясь на работы советского историка А. Мальчевского, Поршнев пишет: «Процесс воспроизводства в античном рабовладельческом обществе оказывается невозможным без регулярных и грандиозных по своим масштабам захватов «извне», причем захватов не только продуктов труда других народов, но прежде всего части самих этих народов, становящихся внутри рабовладельческого государства основной производительной силой, основным производящим классом». Этими особенностями рабовладельческая система отличается от феодальной и наиболее ярко - от буржуазной: в последних «основной производящий класс» вполне «уживается» внутри государственных границ. Поршнев подчеркивает, что описанная им специфика рабовладельческого общества может быть обнаружена по всему миру: «Великие рабовладельческие державы древнего Ирана, древней Индии, древнего Китая, эллинических государств Азии были окружены такими же океанами бьющихся об их берега варварских народов, то оборонявшихся, то нападавших, выражавших не в меньшей мере, чем на Западе нечто отнюдь не «внешнее», а внутренний антагонизм древнего мира как поляризованного целого. Чем глубже становилась эта поляризация, чем отчетливее она материализовалась в форме всяческих «китайских стен» и «римских валов», тем неизбежнее приближался час прорыва». Там же. С. 512.

Тем самым, приближался час «феодального синтеза», того революционного процесса диффузии двух половин или полюсов рабовладельческого целого, из которого вырастет уже феодальное общество.

По мнению О. Т. Вите, Поршнев не мог не понимать, что излагаемая концепция эволюции рабовладельческой формации и ее революционной трансформации в феодальную, автоматически ставит под сомнение один из официальных предметов «советской гордости»: отечественная история не знала рабства. Ведь характер связи Киевской Руси с Восточно-римской империей, с Византией, очевидно, укладывается в общую логику: Русь действительно не была рабовладельческим государством, поскольку была источником пополнения рабов для такого государства в рамках единого социального организма.

Поэтому Поршнев ограничился предельно осторожным рассуждением на эту тему: «Но ведь отнюдь не лишено объективных оснований и отнюдь не обидно ни для западноевропейских стран, ни для России, что Киевская Русь стоит к Восточно-Римской империи примерно в таком же историческом отношении, как Франкское государство - к Западной Римской империи». Там же. С. 513.

Существенен вклад Б. Ф. Поршнева в экономику, точнее сказать, историческую экономику. Б. Ф. Поршнев написал одно из первых исследований по политической экономии феодализма. Поршнев Б. Ф. К вопросу об основном экономическом законе феодализма // Вопросы истории. М., 1953. № 6; Поршнев Б.Ф. Очерк политической экономии феодализма. М., 1956. Она и до сих пор остается чуть ли не единственным полномасштабным теоретическим исследованием экономического базиса феодального общества, написанным с марксистских позиций.

Значительно менее известными представляются результаты экономических исследований Поршнева по двум конкретным экономическим темам, тесно связанным друг с другом: собственность и принуждение к труду. Исследования по этим темам не изложены систематически в специальных работах, они разбросаны по целому ряду статей и книг, написанных в разное время.

Феномен собственности анализируется Поршневым с тех же позиций, что и все остальные проблемы, связанные с «общественным человеком и человеческим обществом». Поршнева интересует, как возникло «отношение» собственности в период выделения человека из животного мира в условиях дивергенции, как возникновение этого феномена связано с теми необычными нейрофизиологическими механизмами межиндивидуального взаимодействия, появление которые сопровождало «выталкивание» неоантропа в социальные отношения.

Поршнев специально исследовал становление отношений собственности при феодализме и в первобытном обществе. Например, он следующим образом анализировал становление личной крестьянской собственности в условиях феодализма: «Лично-трудовая собственность крестьянина - это не столько предпосылка, сколько продукт постепенного развития феодального общества. В самом деле, ведь трудовое имущество - это еще не собственность, пока его никто не стремится систематически отнимать. Единовременная попытка отнять имущество, например попытка военного грабежа, порождает оборону, однако такое спорадическое сбережение вещей от гибели еще вовсе не есть становление собственности. Окончательно крестьянская единоличная собственность достигла зрелости только с появлением возможности отчуждать ее за эквивалент, т.е. с появлением городов… Тут она окончательно перестала быть только обороной имущества и стала его присвоением, перестала быть только собственностью в смысле отказа отдавать и стала собственностью в смысле стремления приобретать». Поршнев Б. Ф. История Средних веков и указание товарища Сталина об основной черте феодализма // Известия АН СССР. Серия Истории и философии. М., 1949. Т. VI. № 6. С. 535 - 536.

Принуждение к избыточному труду - абсолютно необходимый элемент всей человеческой истории. Речь идет именно о формах внешнего принуждения, из которых известно три: прямое принуждение - рабство, смешанное - феодализм, и косвенное - капитализм. Из этих трех форм Поршнев занимался, главным образом, второй. Проблема состояла в том, что в условиях феодализма одного косвенного принуждения к труду оказывается недостаточно и оно дополняется прямым - так называемая неполная собственность на работника.

Глава 2. Наука о человечестве Б. Ф. Поршнева

Сам Поршнев считал предметом своей основной специальности проблематику антропогенеза. В предисловии к главному труду Б. Ф. Поршнева, подводящего итог его исследования в области антропогенеза и намечающим программу дальнейших исследований - «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)», Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории… Н. Момджян и С. А. Токарев пишут: «Какая же из всех этих разнообразных областей знания стояла в фокусе научных интересов Б. Ф. Поршнева? Как бы ни смотрели на это другие, сам автор считал, что именно содержание этой, предлагаемой вниманию читателей книги выражает наиболее глубокий, наиболее важный для него самого слой научного мышления -- основу его философского мировоззрения. Эту область можно сокращенно назвать (и автор ее так и называет) «проблемы палеопсихологии». Момджян Н. и Токарев С. А. Указ. соч. С. 7 - 8.

Б. Ф. Поршнев отчетливо понимал двусмысленную роль специальных наук в изучении проблем антропогенеза. Палеоантропологи, палеонтологи и палеоархеологи - едва ли основные «легитимные» исследователи происхождения человека - были крайне поверхностно знакомы с серьезными научными результатами, полученными в зоологии, психологии, нейрофизиологии, социологии. Для того, чтобы прорвать этот замкнутый круг, Поршнев решительно взялся за восполнение названных выше пробелов.

По мнению Поршнева, два ложных постулата мешали серьезному научному прорыву в исследовании антропогенеза. Поршнев Б.Ф. Возможна ли сейчас научная революция в приматологии? // Вопросы философии. 1966. № 3. С. 113 - 116.

Во-первых, убежденность в том, будто археологические остатки жизнедеятельности ископаемых гоминид доказывают наличие у них абстрактно-логического (понятийного), творческого мышления, а значит и признание людьми не только неоантропов, но также палеоантропов (неандертальцев) и даже еще более древних видов. У этого постулата два главных корня - миф об охоте на крупных животных как основном занятии человеческого предка и миф об изобретении им огня.

Во-вторых, убежденность в том, что эволюционная форма, предшествовавшая Homo sapiens'y, вымерла, исчезла с лица Земли тотчас после появления этого последнего.

Кратко изложить содержание этой книги практически невозможно - настолько разнообразны и сложны поднимаемые автором проблемы. Они и сложны, и спорны. Но если все-таки попытаться выделить в содержании книги ее лейтмотивы, их можно свести к следующим.

Говоря о специфической особенности человека, автор считает таковой только истинно человеческий труд, т. е. труд, регулируемый речью, непосредственно с ней связанный. Именно речь делает возможным труд как специфически человеческую, сознательную, целесообразную деятельность. Поэтому ни прямохождение, ни производство простейших орудий, согласно автору, не являются еще признаками человека. Что касается предков человека от австралопитека до неандертальца, то их автор относит, согласно классификации Карла Линнея, к семейству троглодитид. Представители этого семейства производили элементарные орудия, пользовались огнем, обладали прямохождением, но у них не было речи, поэтому их нельзя назвать людьми, а их совместную жизнь - обществом. Вот поэтому-то загадка возникновения человека сводится к объяснению возникновения человеческой речи.

Специальная глава посвящена феномену речи, которому придается роль важнейшего регулятора человеческого поведения, детерминанты на пути преобразования предчеловеческих уровней жизнедеятельности в истинно человеческие. Психофизиологическим коррелятом такой регуляции служит вторая сигнальная система. Этому понятию автор придает особое значение, поскольку в психофизиологическом плане вопрос о становлении человека трансформируется им в вопрос о преобразовании первой сигнальной системы во вторую. По сути, Поршнев доказал, что в библейском «В начале было слово» куда больше материализма, чем в ссылках на «труд», «коллективную охоту» и т. п.

Второсигнальное взаимодействие людей складывается из двух главных уровней и в свою очередь делится на первичную фазу - интердиктивную и вторичную - суггестивную. Проведенные членения позволили ученому подойти к раскрытию тонкого и сложного процесса генезиса второсигнальных связей между индивидами. Раскрывая действие механизма суггестиии, Б. Ф. Федорову по существу присоединяется к концепции социального происхождения высших психологических функций человека, развитой известным советским психологом Л. С. Выготским применительно к психическому развитию ребенка. По мнению Б. Ф. Поршнева, механизм «обращения к себе» оказывается элементарной ячейкой речи-мышления. Дипластия - элементарное противоречие мышления - анализируется автором как выражение исходных для человека социальных отношений «мы -- они».

Провозглашая необходимость преодоления зоологических предрассудков, Поршнев писал: «Спор пойдет не о фактах, ибо большинство фактов палеоантропологии и палеоархеологии обладает высокой степенью надежности, а об очках, через которые привыкли смотреть на эти факты». Нет никаких оснований считать наличие огня и каменных орудий признаком появления «человека». Только неоантроп может быть признан человеком в точном смысле слова.

Человеческая культура, по Поршневу, выросла из дивергенции палеоантропов и неоантропов, из необходимости последним, взаимодействуя с первыми, все более уходить от навязанных им форм взаимодействия. Анализ данных зоологии (начиная с Дарвина) о различных формах видообразования приводит Поршнева к выводу о своеобразном «стихийном искусственном» отборе, лежащем в основе дивергенции.

Конечно, некоторые положения, выдвинутые Б. Ф. Поршневым, бывает трудно осознать и принять человеку, уверенному в том, что он - венец творенья. Утрируя, ученый утверждает, что своим появлением на земле мы обязаны некоему отвратительному животному, которое специально вывело нас искусственным отбором для выполнения единственной функции - служить ему кормовой базой! И, скажем, не только инициация-калечене подростков в первобытных племенах, но и красивый обычай дарить цветы является всего лишь результатом глубокой и длительной трансформацией нашей древнейшей и совсем не красивой основной функции - преподносить в качестве «подарка» неким мерзким животным собственных детей, производимых для этого на свет в большом количестве и собственноручно убиваемых?

Страницы: 1, 2, 3