Тенденции в английской музыке 1660-1680 годов

После падения Республики затишье в художественной жизни страны сменилось оживлением, как если бы воскресли лучшие ренессансные традиции прошлого. Однако достичь прежнего величия в музыке было не так просто, ведь в годы развития нового оперного и инструментального искусства английская музыка оказалась “выключена из жизни”.

Никакого декрета, направленного против музыки в целом, при Кромвеле не было издано, хотя такой декрет существовал для “devil’s chapel” (“храма дьявола”) – театра. Пуритане запретили лишь инструментальную музыку и хоровую полифонию в церкви, но всё же музыканты по инерции связывались с контрреволюцией, и музыка “ушла в подполье”.

 Такая ситуация сильно подорвала профессионализм, но ещё не означало гибель музыкального искусства. Так, именно при Республике зародились прочные, дошедшие до наших дней традиции камерной инструментальной музыки, а знаменитое лондонское издание Плейфорда (с которым так тесно был связан Пёрселл) заложило основы своего процветания. Потеряв почву при дворе “маска” перекочевала в учебные заведения, приняв обличье школьного спектакля (прямая преемственная нить к “Дидоне и Энею”). Норз, антиреспубликанец по своим убеждениям, в своих “Memories of music” (“Музыкальных мемуарах”) писал: «В те смутные времена, когда все добрые искусства влачили жалкое существование, музыка высоко держала голову – нет, не при дворе или в… нечестивых театрах, а в семьях горожан, так как многие считали, что лучше сидеть дома и играть на скрипке, чем выходить на улицу и получать обухом по голове» [3]. При Реставрации, с её бурным музыкальным “возрождением”, подобные домашние концерты стали открытыми и частыми, создавались новые музыкальные общества. Но в дальнейшем это движение сошло на нет в результате конкуренции c приезжими виртуозами эстрадного толка.

После падения Республики изголодавшаяся публика принимала на ура модных иностранных музыкантов. Пребывание короля в Париже во время его изгнания, естественно, повлекло за собой усиление интереса к французской музыке в первые годы Реставрации. В 1660 году при дворе уже служили французские музыканты, которым король явно оказывал предпочтение. Так, с 1661 по 1674, француз Луи Грабю был “главой королевской музыки”.

Видимо, единственное, что Карл II, в принципе не любивший серьёзной музыки, вынес из знакомства с музыкальной культурой Парижа – обилие танцевальных мотивов. «У Карла было острое отвращение к фэнси.» - пишет Норз – «Он не переносил никакой музыки, к которой не мог отбивать такт» [3]. Когда при дворе был основан оркестр “Двадцати четырёх скрипок короля”, предполагалось, что его репертуар должен строиться в соответствии с обычаями французского двора, поэтому английские композиторы подражали стилю инструментальной музыки Люлли, сочиняя танцы и величественные интрады. Скрипки вводились даже в церковную службу по прямому указу короля, что, вызывало негодование не только у пуритан, но и у людей более широких взглядов, так как в то время скрипичный оркестр ассоциировался исключительно с лёгкой и гедонистической музыкой. Танцы в произведениях Пёрселла для театра, а также увертюры к его антемам и одам – живое свидетельство впечатления, произведённого французским музыкальным стилем.

Однако интерес к французам был куда более скромен в сравнении с повальным увлечением итальянской музыкой, которой просвещённые люди, как правило, отдавали предпочтение. Сэр Бернард Гэскони писал из Италии, что во Флоренции он нашёл кастрата с великолепным голосом, а также девушку лет шестнадцати, которая «поёт с замечательным совершенством», прибавляя также, что королю должны посоветовать послать за ними и распустить «этих французов, которые гроша ломанного не стоят» [4]. Вскоре итальянские музыканты были включены в уже и так чересчур многочисленную свиту короля с ежегодным жалованием в 1700 фунтов стерлингов. Своим приездом в Англию они во многом обязаны импресарио Томасу Килигрю, который посетил многие европейские дворы, чтобы найти лучшие  артистические силы. В списке 1666 года упоминаются контральто, тенор, бас, певица, поэт, а также композиторы Винченцо и Барталомео Альбричи. Привилегированным посетителям двора иногда предоставлялась возможность послушать эти “редкостные голоса”. Итальянская музыка находилась в таком почёте, что “главой королевской музыки” стал итальянец Джованни Себенико. Английская аудитория познакомилась также с певцами-кастратами, которые царили в барочной опере. Самым замечательным из них был Джованни Франческо Гросси, известный под именем Сифаче, который приехал в Англию, находясь в апогее своей славы. Его пением наслаждались в капелле Якова II в Уайтхолле.

Некоторые из музыкантов, католиков по вероисповеданию, видимо, пострадали во время волнений, последовавших за так называемым “Папистским заговором” 1678 года. Четверо итальянцев, в том числе и Джованни Батиста Драги, заменивший к тому времени Себенико на посту “главы королевской музыки”, подали прошение в казначейство, в котором объясняли, что преследования вынуждают их покинуть Англию, а жалование их задерживается уже четыре года! (из-за несостоятельности королевской казны). Некоторые просители, однако, никуда не уехали, а после вступления в 1685 году на престол короля-католика положение итальянских музыкантов окончательно упрочилось. Наиболее удачливые и приспособленные из них смогли с удобством обосноваться в Лондоне и занять хорошее положение в английской музыкальной жизни. Драги, например, настолько освоился, что обычно его называли просто мистер Баптист. Благодаря известности к иностранцам стекалось много учеников.

Другой скрытой пружиной, давшей толчок развитию итальянской музыки, оказалась сцена. Так, например, в пьесу Афры Бен “Мнимые куртизанки” (1679) вошла итальянская песня, начинающаяся словами:

Crudo amore, crudo amore
Il mio core non fa per te.

Жестокая любовь, жестокая любовь,
моё сердце ничего не может с тобой поделать.

Это обстоятельство может свидетельствовать либо о высокой образованности аудитории, либо о господстве заграничной моды, что вероятнее. В пьесе Созерна “Оправдание жён, или рогоносцы сами виноваты” (её название в достаточной мере характеризует вкусы публики) есть острая сатира на тогдашние модные концерты: после исполнения итальянской песни один из персонажей, мистер Уэлвин, восторгается вокальной партией, признавая, что не понял в ней ни единого слова. На что его собеседник отвечает: «Клянусь, я тоже, Уэлвин, но слова эти итальянские, они прекрасно спеты, и этого достаточно, чтобы усладить слух». Далее, когда просят спеть английскую песню, Уэлвин присоединяется, восклицая: «Любую песню, которую человек может понять без того, чтобы доказывать, что он слышал оперу в Венеции!» [1].

Несомненно, что распространённые среди публики вкусы содержали немалую долю снобизма, однако именно благодаря итальянской моде Пёрселл смог познакомится с новыми музыкальными формами, не выезжая из страны.

Английский театр эпохи Реставрации

«Нет никакого сомнения в том, что в елизаветинском театре музыка, песни и танцы никогда не привлекали столько внимания, как на сцене эпохи Реставрации» - пишет историк английской драмы, прослеживая, как тенденция включения отдельных песенных номеров в ранние пьесы Драйдена и Дэрфи – вполне оправданных с драматической точки зрения – стала к 90-м годам столь значительна, что сама пьеса оказалась раздавленной среди обилия виршей, положенных на музыку, и вставных балетных эпизодов [1]. Почти все виды современного нам легкожанрового театра с музыкой зародились именно в период Реставрации.

Пуритански настроенный middle class (средний класс), ставший могучей социальной силой в результате революции, фактически не соприкасался с театром. Далека от него была и литературная интеллигенция, собиравшаяся в знаменитых coffee houses (кафе), которую больше занимали критические статьи, памфлеты и поэтические произведения. Теперь театр в основном ориентировался на придворную аристократию, вкусы которой были более чем раскованы.

Атмосфера, царившая в театре, во многом напоминала притон: ложи были заполнены куртизанками, светские лица открыто приезжали со своими любовницами, а дамы из общества появлялись в театре исключительно в масках. Открытая эротичность и превознесение чувственных пороков вне всяких сомнений возникли как реакция на ужасающую узость и скованность пуританских взглядов, которые отвергали любые плотские желания. Однако нецензурный язык и непристойность сюжетов в популярных пьесах эпохи Реставрации шокировали не только пуритан, но большинство мыслящих людей Англии. Несмотря на осуждающие памфлеты, лондонские театры не собирались менять свой репертуар, а, значит, подобные пьесы неизменно находили своего зрителя. Театральная публика, прежде всего, жаждала развлечений, то есть частой смены репертуара, обилия музыки и декораций и благополучных happy end’ов. Дэфри в эпилоге пьесы “Обиженная принцесса” (1682), обращаясь к публике, заявляет, что понравится лондонцам очень легко, «если бы только драматурги это поняли: жига, песенка, один-два стишка обеспечат успех» [4].

Как бы ни гордились англичане Шекспиром, но его пьесы были бы невыносимо скучны для подобного рода публики. Поэтому Шедуэлл, Давенант и другие драматурги соревновались в умении “улучшить” (“improve”), осовременить его творческое наследие. Пьесы без сожаления сокращались, переписывались новым упрощённым слогом,  начинялись новыми персонажами, событиями и дивертисментами. Привычной практикой стало дробить шекспировские драмы  вставными “масками”, даже если пьеса не подвергалась глобальным “улучшениям”.

“Комедия нравов”, пользовавшаяся огромной популярностью у публики, отличалась хотя бы жанрово-стилистической законченностью, выражая негативно-циничное отношение к утраченным идеалам революционного прошлого. Здесь светский мирок был изображён достаточно правдиво, а занимательные сюжеты и чёткая драматическая структура пьес были несомненным художественным достижением. К  тому же в злободневной комедии фривольности и музыкальные интермедии были более уместны, чем в драме Шекспира.

“Героическая драма”, столь же типичная для театра эпохи Реставрации, как и “комедия нравов” родилась отчасти в силу инерции прошлого, отчасти как подражание высоким театральным жанрам континентальной Европыoffee houses (была и литературная интеллигенция, собиравшаяся в знаменитых

Два крайних театральных типа – интеллектуально-возвышенная классицисткая трагедия и чувственно-декоративная “маска” – пытались ужиться в рамках одного жанра, разумеется, не находя равновесия. Однако неправдоподобность и схематичность таких пьес нельзя рассматривать как авторскую неудачу Драйдена, Давенанта или Шедуэлла. Они вполне осознанно и целенаправленно добивались искусственной приподнятости и нарочитого отдаления от обыденного. Авторы тяготели к миру фантастики, экзотики и легенды, что видно даже из названий их пьес: “Император индейцев”, “Покорение Китая татарами”, “Король Артур” “Мир на Луне”, “Осада Вавилона”.

Очень важной для реставрационной драмы оказалась утвердившаяся в те годы четырёхугольная сцена с занавесом. За исключением комедий (всегда оформленных как интерьер), театральные постановки тяготели к картинности. Роскошно оформленные сцены, с использованием всевозможной новой машинерии, приковывали к себе внимание зрителей, оттесняя слово на второй план. Волшебные превращения, сцены жертвоприношений, торжественные процессии, аллегорические картины, красочное изображение природы и прочие декоративные атрибуты спектакля остро нуждались в музыкальном оформлении, усиливающем художественный эффект. Таким образом, композиторы теснейшим образом сотрудничали с театрами на взаимовыгодных условиях.

За исключением “Дидоны и Энея” сценическая музыка Пёрселла рождалась в рамках “героической драмы” или “улучшенного Шекспира”, и других возможностей сочинять для широкой аудитории композитору не предоставлялось. С драматической точки зрения эти спектакли малоубедительны, главным образом о них помнят именно благодаря музыке Пёрселла, что говорит о его бесспорном величии.

Исторический аспект постановки оперы “Дидона и Эней”

Первые оперные постановки в Лондоне

Формально история английской оперы начинается ещё до Реставрации. Её появление связывают с премьерой в 1656 году драмы Давенанта “Осада Родоса”. Давенант, по общему признанию, не обладал первоклассным художественным дарованием, но он был виднейшей личностью в театральном мире накануне Революции и наиболее влиятельным постановщиком во времена Пёрселла, протянув, таким образом, нить преемственности между английским театром предреволюционного периода и реставрационной драмой. Ему удалось поставить спектакль буквально перед смертью Кромвеля с помощью небольшой уловки. Поскольку под запретом была только драма, но не музыка, Давенант нашёл остроумный способ обойти закон: он положил на музыку каждой слово своего текста.

Автор, опасаясь привлечь внимание властей, назвал спектакль “Представлением… на декламации и музыке в манере древних”, хотя ясно, что в большей мере образцом ему служила итальянская опера. В предисловии к “Покорению Гренады” Драйден упоминает, что Давенант ориентировался также на декламацию Корнеля и других французских драматургов. В духе ренессансного дивертисмента музыку к спектаклю (которая, к сожалению, не сохранилась) создавали несколько композиторов: Генри Лоз, Капитан Кук, Локк, а также Колмен и Хадзон. По-видимому, основную роль в музыке играл речитатив в итальянском духе, но также много было заимствовано и из “маски”. Например, в постановке присутствовали “вставные эпизоды” -  хоры, песни, инструментальные номера. Каждое действие автор называет “интрадой” (“entry”) тоже в традиции “маски”.

В целом “Осада Родоса” имела большой успех, причиной которого, правда, могло быть одно только длительное “голодание” публики. Однако это не значит, что зрители благосклонно приняли идею оперы, ведь обращение Давенанта к речитативу было, скорее всего, дипломатическим приёмом, и все это понимали. Не случайно текст драмы, в отличие от музыки, был сразу же опубликован, а когда необходимость в камуфляже отпала, “Осада” ставилась как обычная театральная драма. Позже Давенант продолжал экспериментировать с музыкальными сценическими жанрами и поставил ещё два спектакля, которые уже откровенно называет операми, хотя, насколько это можно судить по композиции текста (партитура и в этом случае не сохранилась), они близки к чистому жанру “маски”. Оба эти произведения были впоследствии объединены автором в самостоятельную пьесу  “Театр сдаётся внаём”.

После Реставрации, несмотря на бурное возрождение театрального искусства, музыкальные драмы как таковые ставились единицами, даже если учитывать не только собственно английские произведения, но и всё что было поставлено при дворе и в театрах до создания “Дидоны и Энея”. В 70-х годах в Англии появилось несколько спектаклей  называвшихся операми. Так, весной 1674 года Камбер, лично приехавший в Лондон, поставил в королевском театре оперу “Ариадна, или свадьба Вакха”. Постановка была точно скопирована с французского оригинала, но музыка была заново написана придворным сочинителем Грабю. Ровно через год английский драматург и режиссёр Шедуэлл, специально изучавший в Париже французскую лирическую трагедию по распоряжению Карла II, ставит спектакль “Психея”, по одноимённому произведению Люлли. Музыкальное оформление принадлежало композиторам Локку и Драги. Вскоре по случаю рождения короля был поставлен спектакль в жанре комедии-балета “Редкий во всём” (“Rare en tout”) на текст Ля-Рош-Гюие и музыку Пэизибла. Переписывание музыки при копировании постановок, авторство нескольких лиц в музыкальном оформлении спектакля – всё это свидетельствует о второстепенной роли музыки и композитора в этих “операх”.

Страницы: 1, 2, 3, 4