3.    язык с точки зрения теории знаков

В декабре 1962 года в Москве состоялся симпозиум по структурному изучению знаковых систем – первое научное совещание не только в нашей стране, но и во всем мире. Он дал мощный толчок развитию семиотики.

Были проведены международные конгрессы по теории знаков в Варшаве. В Советском Союзе начались интересные и обстоятельные исследования знаковых систем. Участие в них приняли видные советские философы, логики, языковеды, математики, среди них были доктора филологических наук И. И. Ревзин, Б. А. Успенский, А. А. Зализняк, М. В. Софронов и Вяч. В. Иванов, главный инициатор симпозиума по семиотике в Москве.

Теорией знаков в наши дни занимаются специалисты в самых различных областях знания. Более того, на стыке семиотики и других наук возникли самостоятельные области исследования. Например, такие, как биосемиотика, изучающая сигнализацию в животном мире с позиций теории знаков; этносемиотика, исследующая знаковые системы человеческого общества, «смысл и роль которых самими членами общества не сознается»; абстрактную семиотика, родившаяся на стыке математики, логики и теории знаков; кибернетическая семиотика, рассматривающая человеческий мозг как «черный ящик», производящий операции со знаками. В нашей стране за последнее десятилетие вышли замечательные работы, посвященные семиотическому анализу искусства, будь то пословицы или живописные произведения, поэтическое творчество или «язык кино». Вопросы лингвистической семиотики освещались в монографиях профессоров Ю. С. Степанова, В. М. Солнцева, Ю. В. Рождественского, А. Г. Волкова, И. И. Ревзина и в работах многих других советских исследователей.

Наш язык совершенно справедливо называют самой полной, уникальной и незаменимой системой связи. «Другие, искусственно созданные человеком системы и языки (например, письмо, сигнализация флажками, азбука Морзе, азбука Брайля для слепых, искусственные языки типа эсперанто или волапюк, информационно-логические языки и др.) воплощают лишь некоторые из свойств естественного языка,— пишет профессор Ю. С. Степанов.— Эти системы могут значительно усиливать язык и превосходить его в каком-либо одном или нескольких отношениях, но одновременно уступать ему в других, точно так же, как телефон, телевидение, радио (вообще всякое орудие, всякий инструмент) усиливают некоторые свойства отдельных органов человека».

Почему же наш язык, такой, казалось бы, обычный и привычный, является одновременно и самой полной, и самой совершенной, и самой богатой, и самой экономной системой знаков изо всех, что мы знаем в человеческом обществе и в сообществах животных?

Потому, отвечает семиотика, что он иерархичен. У всех остальных знаков есть выражение и содержание, означающее и означаемое. Язык же устроен гораздо сложней.

Знак немыслим без системы знаков. Рассмотрим такой пример: один и тот же символ «!» может иметь пять совершенно различных значений. Для школьника - это восклицательный знак. Для шахматиста - обозначение сильного хода. Для математика- факториал. Для водителя — знак «Осторожно!». А для лингвиста - условное обозначение характерного щелкающею звука, который имеется в некоторых языках Южной Африки!

Но во всех этих случаях знак соотнесен с каким-либо понятием, звуком, нормами пунктуации. Короче говоря, это знаки, имеющие значение, заданное системой знаков... А в нашем человеческом языке?

Строго говоря, в языке знаки — это только слова. Звуки и буквы, очевидно, никакого значения не имеют. Это не знаки,  а только составные части, своего рода кирпичики, или, как говорят в семиотике, фигуры, из которых строится знак.

Таким образом, знаками в нашем языке могут быть названы только слова (хотя есть точка зрения, что и слова — это не знаки, а лишь элементы знаковой системы, человеческого языка). Слова сочетаются в предложения, число которых практически бесконечно. Предложения, в свою очередь, являются элементами, из которых строится наша речь. Таким образом, перед нами иерархическая лестница: звук—корень слова или служебная частица — слово — предложение — речь или письменный текст. Причем во многих случаях один и тот же элемент языка может выступать в этой иерархии на разных уровнях.

Можно привести классический пример. Два римлянина заспорили, кто скажет самую короткую речь или напишет самую короткую фразу.

— Ео rus (еду в деревню), — таков был текст первого.

— I,—отвечал второй (в переводе с латыни значит: езжай!).

Рассмотрим это, действительно, предельно краткое высказывание. Во-первых, оно и в самом деле высказывание, текст, речь. Состоит этот текст из одного предложения. Предложение, в свою очередь, состоит из одного корня. Слово—из одного корня. Наконец, и корень выражен с помощью одного звука или же передающей этот звук на письме буквы. Мы имеем здесь и фонетику, и морфологию, и лексику, и синтаксис! И все это—в одном значке, вертикальной палочке «I», передающей звучание «и».

Число звуков речи в любом языке мира меньше сотни. Даже в самом бедном словами языке число слов равно нескольким тысячам. Число предложений, которые можно построить, пользуясь словами, достигает астрономических величин. Число различных текстов, которые можно записать с помощью предложений, практически бесконечно. «Таким образом, язык организован так, что с помощью горстки фигур и благодаря их все новым и новым расположениям может быть построен легион знаков,—пишет датский ученый Луи Ельмслев, перекинувший мост между лингвистикой, наукой о языке, и семиотикой, наукой о знаках.— По своей цели языки, прежде всего, знаковые системы, но по своей внутренней структуре они, прежде всего иное, а именно — системы фигур, которые могут быть использованы для построения знаков».

Благодаря этому свойству языка мы получаем возможность в любое время высказать любую мысль, любое чувство, любую фантазию или причуду. С помощью горстки фигур строится все бесконечное многообразие и богатство языка, подобно тому, как с помощью горстки химических элементов строится тот удивительный мир, в котором мы живем.

Анализ языка с позиций семиотики, по сути дела, открыл науке язык как таковой. До того времени лингвисты интересовались не языком как таковым, не системой знаков и составляющих эти знаки фигур, а речью, текстами, порожденными системой. Наиболее четко это выразил основоположник современной структурной лингвистики Фердинанд де Соссюр.

«Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя»,—такими словами завершал свой знаменитый «Курс общей лингвистики» Соссюр.

Соссюр считается создателем так называемой социологической школы в языкознании, исходящей из того, что наш язык—продукт общественный, и понять его невозможно без связи с другими общественными науками и явлениями. Но есть, так сказать, лингвистика внутренняя и лингвистика внешняя, лингвистика языка и лингвистика речи.

«Наше определение языка предполагает устранение из понятия ''зык" всего того, что чуждо его организму, его системе - одним словом, всего того, что известно под названием «внешней лингвистики», хотя эта лингвистика и занимается очень важными предметами и хотя именно ее главным образом имеют в виду, когда приступают к изучению речевой деятельности, — писал Соссюр, — Язык есть система, которая подчиняется лишь собственному порядку. Уяснению этого может помочь сравнение с игрой в шахматы, где довольно легко отличить, что является внешним, что внутренним. То, что игра пришла в Европу из Персии, есть факт внешнего порядка; напротив, внутренним является все то, что касается системы и правил игры. Если я фигуры из дерева заменю фигурами из слоновой кости, то такая замена будет безразлична для системы; но если я уменьшу или увеличу количество фигур, такая перемена глубоко затронет «грамматику» игры».

Продолжая аналогию Соссюра, можно заметить, что фигуры вообще могут отсутствовать: например, игра опытных шахматистов вслепую, не глядя на доску, не притрагиваясь к шахматам. Если правила игры в шахматы являются системой, языком, то любая партия, которую мы станем играть, будет текстом, порожденным этой системою, «речью».

Число шахматных фигур невелико, так же как и число полей доски и число правил, которым подчиняется игра в шахматы. А вот число различных партий в шахматы настолько велико, что его можно считать бесконечным. Так и с помощью языка, состоящего из конечного числа элементов и грамматических правил, можно образовывать любое число фраз и текстов.

Язык и речь, система и текст—их взаимоотношение интересует не только лингвистику, но и семиотику. Методы теории знаков, применяются ныне в фольклористике и литературоведении, в теории музыки и театра, искусствоведении, этнографии, поэтике, инженерной и социальной психологии. И везде мы имеем дело с ситуацией язык — речь, система — текст, будь то «язык» жестов или «текст» человеческого поведения.

Современную структурную лингвистику сравнивают иногда с лоцманом для целого ряда общественных и естественных наук. Именно она первой осознала знаковый характер языка и отличие его от речи. Систему языка структурные лингвисты стараются описать в строгих терминах математической логики и семиотики. Естественно, что тексты описаны так быть не могут. Ведь число их практически бесконечно!

Здесь вместо формул и символов нужны иные методы — и в первую очередь математической статистики, тот «жар холодных чисел», о котором писал Блок в своих «Скифах», позволяющий, казалось бы, сухим колонкам цифр превращаться в яркие картины, показывающие скрытые механизмы языка, порождающего речь. Самое же ценное в этом знании — это то, что оно начинает в паши дни все чаще оказывать помощь людям в их практике, в повседневной жизни. Например, в обучении языку [7].

4.    Письмо и его значение

Большинство современных народов передает на письме с помощью условных знаков звучание речи. Однако письменный язык не должен со всей точностью передавать это звучание. Для письма самое важное—это сохранить содержание мысли и те языковые формы, в которые она облечена. Поэтому не случайно то, что первые попытки письма вовсе не передавали звуковую сторону речи. Человек понял главное: письмо должно передавать мысль.

Письмо началось с рисунка. И лишь позднее человек „узнал", что и письменную форму речи не только можно, но и удобнее связать со звуковой: больше можно передать сообщить.

.

рис.1

Пиктографическое письмо североамериканских индейцев племени чикева

При картинном письме (или пиктографии[4]) знаки-рисунки передавали мысль хотя и в конкретных формах, но приблизительно: они скорее на нее лишь намекали. „Рисунок лодки, трех солнц и животных, перевернутых вверх ногами, мог, например, быть средством передачи сообщения об охотничьем путешествии по воде в течение трех дней, в результате которого эти животные были убиты; однако такой рисунок не подразумевал ни слов, в которых может быть изложено это сообщение, ни даже языка, на котором оно может быть сделано"[5]

Пиктографическое письмо сформировалось в VIII—VI тысячелетиях до н.э., ко времени перехода к неолиту.

Особенно трудно при пиктографическом письме выразить отвлеченные понятия: дружбу изображали линией, соединяющей руки; любовь—стрелой, пронзающей символическое изображение сердца; линия, соединяющая глаза, говорила об общих единых взглядах.

рис.2

Идеографическое письмо североамериканских индейцев. Письмо, рассказывающее о походе индейцев

Элементы пиктографии применяются еще и сейчас, например, в изобразительной рекламе. С течением времени рисунки становились отвлеченнее. Вместо того чтобы изображать предмет, рисунок стал лишь условным его знаком, или идеограммой[6]. При идеографическом письме знаки могут не иметь ничего общего с обозначаемым предметом. Идеограмма—это символ, знак понятия.

В настоящее время идеографическое письмо точнее называют письмом логографическим: логограммы обозначают слово[7]. При этой системе письма, как и при пиктографии, по-прежнему отсутствует связь между нарисованным знаком и его произношением: знаки могут читаться на любом языке.

Идеографическое (логографическое) письмо появляется в эпоху перехода от первобытнообщинного строя к рабовладельческому. Причиной возникновения этого, уже систематизированного вида письма считают появившуюся у людей потребность в письменном общении в связи с образованием древнейших государств, развитием городской жизни и торговли. Старейшие из дошедших до нас памятников начальных стадий формирования идеографического (логографического) письма относятся к IV тысячелетию до н. э.

Рис.3

Идеографическое письмо североамериканских индейцев. Обозначение зимы 1858—1859 гг. в „перечне зим" племени дакота: индейцы племени дакота купили в эту зиму у Джона Ричарда много мексиканских плащей. (В „перечне" изображен мексиканский плащ.)

Примерами использования идеографического письма могут служить цифры, знаки четырех арифметических действий: “+” (знак сложения), “-” (знак вычитания), “*” (знак умножения), “:” (знак деления); черная рамка, в которую заключается фамилия умершего человека, и т. п.

При идеографическом письме нужно запоминать огромное количество условных знаков. Человечество искало поэтому более удобный способ письма и нашло его в звуковом письме, сначала в слоговом, позднее в буквенном.

Слоговые системы письма (когда знаком обозначается целый слог) появляются во II тысячелетии до н. э.

Буквенно-звуковое письмо появляется во второй половине II тысячелетия до н. э., причем сначала с элементами логографии.

Чисто звуковую систему письма впервые создали финикийцы. Древнейшие из дошедших до нас памятники финикийского письма относятся к Х—XI векам до н. э.[8]

Но, даже будучи связанной со звуковой стороной речи, письменная форма языка все же в какой-то степени отвлекается от звуковой. У тех, кто уже овладел письмом, устанавливаются непосредственные соотношения между написанием и смыслом. Процесс чтения поэтому может протекать во много раз быстрее, чем процесс слушания.

Исследования последних лет показывают, что речевой аппарат человека в целом значительно быстрее может изменять свое состояние, чем его слуховой аппарат, который регистрирует изменение звучаний, следующих одно за другим в количестве не более 16—20 в секунду. Медленность процесса слушания определяется и тем, что сама звучащая речь протекает в определенное время, звуки не могут „наслаиваться" один на другой. На письме же уже «все сказано», и только от читающего зависит темп его движения по тексту: он может быть замедленным (например. при особо вдумчивом чтении научной статьи или поразившего нас своей яркостью художественного текста) или, наоборот, стремительно быстрым. Недаром существует выражение „пробежать глазами" газету, книгу, журнал и т.д.

Указанные особенности письменной формы речи повышают значение письма, значение книг как орудия культуры и источника знаний.

При письме не нужна точность передачи всего многообразия звуков речи, важна лишь передача типичных звуков. Определенное соотношение между письменной и устной формами речи устанавливается на основе национального алфавита в виде правил правописания (орфографии). И так же, как важна была понятность рисунка при пиктографическом письме, так же, как важна условность знака при логографическом письме, так же важно соблюдение единства национальной орфографии при звуковом письме. Это можно показать на простых примерах. Если мы: напишем «возг», «восг», «возк» (вместо воск) или «виск», «висг», «визк» (вместо визг), мы далеко не сразу поймем, о каком предмете идет речь, хотя все четыре написания (три неправильные и одно правильное), приведенные на каждое слово, читаются одинаково: только [воск] и только [виск]. Именно так мы произносим слова воск и визг. На письме же мы их узнаем только в указанных „костюмах" (воск и визг). Поэтому и не может быть проведен в жизнь принцип: „как ни нопесал фсировно лижбы прачезть" (в переложении на правильное письмо: „как ни написал—все равно: лишь бы прочесть"). Единообразное грамотное письмо—это орудие культуры, и недаром слово неграмотный стало синонимом слова и понятия «необразованный» Писать грамотно – «социально совершенно необходимо и вытекает из очень простых вещей: это, так сказать, мысль о других, потому что безграмотное писание читать трудно, точно едешь в таратайке по мерзлой дороге. Так что писать грамотно требует социальная порядочность, уважение ко времени своего соседа. Надо приучать всякого к этому делу и стараться сделать его не бессмысленным, а осмысленным...»[9]

Страницы: 1, 2, 3