Принципиально
иной природой обладают те потребности, которые не сводимы ни к биологическим
нуждам, хотя бы и преобразованным общественным бытием человека, ни к
материальным условиям, необходимым для их удовлетворения. Это те потребности,
которые возникают из отношений между людьми - как из межличностных
непосредственных, так и из всех других уровней отношений, которые связывают
индивида с обществом. К ним относятся, например, «статусные» потребности, т.е.
все те, «объектом» которых является психологически позитивное для индивида
положение в социальной группе - в признании, уважении, власти, солидарности и
т.п. В эту же группу входят потребности в эмоционально насыщенных позитивных
межличностных отношениях - любви, дружбе, общении; разнообразные
морально-этические потребности; в социально-значимой, т.е. ценной для «других»,
для социума деятельности. Все они могут быть определены как потребности
социального существования людей.
Потребности
двух названных основных классов различаются по источникам своего происхождения:
они обусловлены разными типами отношений человека с миром. Кроме них человек
обладает потребностями, которые порождаются не определенными типами отношений,
но всей их совокупностью - самим фактом его взаимодействия с природой и
социальной средой, его природой как активного действующего существа. Это
познавательная потребность, о которой шла речь в первой главе книги, и
потребность в самой деятельности, в которой, как упоминалось, некоторые авторы
психологических теорий видят первоисточник всех остальных потребностей. Их
особенность состоит в том, что они функционируют не отдельно от потребностей
первых типов, но тесно переплетаются или даже сливаются с ними, как бы выполняя
по отношению к потребностям физического и социального существования служебную
роль. Так познавательная активность человека направлена - во всяком случае в
большой мере - на выявление объектов и способов удовлетворения всех его
потребностей. Что же касается потребности в деятельности, то она проявляется в
действиях, опять же нацеленных на удовлетворение всех остальных потребностей.
Это
«слияние» стремлений к познанию и к деятельности с потребностями физического и
социального существования ни в коей мере не перечеркивает их вполне
самостоятельного характера. В качестве таковых они существуют, как доказано
современной наукой, не только у человека, но и у животных и нередко обладают у
них большей «силой», чем витальные потребности. Что же касается собственно
человеческой психики, то наличие в ней не подчиненного каким-либо утилитарным
мотивам, «бескорыстного» интереса к познанию вряд ли нуждается в особых
доказательствах. Точно также психологической наукой доказана самостоятельность
человеческой потребности в деятельности. Изучены в частности состояния и
переживания, обусловленные именно этой потребностью; например, обладающее большей
психологической «силой» стремление к достижению цели и решению задачи,
независимое от ее содержания, и отношения их (этой цели и задачи) к другим
потребностям.
В
социально-политической психологии так или иначе проявляются потребности всех
названных типов. Однако специфику этой психологии и ее мотивационной сферы,
очевидно, удобнее всего выяснять на материале потребностей физического и
социального существования. Ведь именно эти потребности порождаются конкретными
отношениями человека, именно на них должны прежде всего отражаться характер и
структура социально-политических отношений. Поэтому мы последовательно
рассмотрим, что происходит с потребностями этих двух типов, когда они
превращаются в потребности социально-политические, при каких условиях происходит
такое превращение.
2. Потребности физического
существования в социально-политической психологии
Личные и общественные потребности.
Процесс экстраполяции
В ходе
всероссийского опроса, проведенного ВЦИОМ в июне 1993 г., 41% опрошенных
оценили материальное положение своей семьи как «плохое» или «очень плохое».
Среди людей с низким уровнем дохода такой ответ дали 56,5, а с высоким - 20,3%.
64% в тех же терминах оценили экономическое положение России, в том числе 22,4%
респондентов с низким доходом и 14,8 - с высоким заявили, что оно является
очень плохим. 42,4% получающих низкий доход и только 17,4 - высокий, заявили,
что «терпеть наше бедственное положение уже невозможно».
На вопрос
«какие проблемы нашего общества тревожат Вас больше всего?» максимальное число
опрошенных - 84,3% - назвали рост цен, следующей по значению проблемой (64,4%)
общественное мнение признало рост числа уголовных преступлений и на третьем
месте (40%) - кризис экономики и спад производства. Другие проблемы,
непосредственно затрагивающие условия жизни россиян: ухудшение состояния
окружающей среды, вооруженные конфликты на границах России и обострение
национальных отношений волновали их гораздо меньше. Отметим, что в оценках
значения роста цен не было существенных различий между людьми с низкими и
высокими доходами, а кризис экономики, рост преступности, экологические
проблемы чаще называли те, кто получает высокий доход5.
В
приведенных суждениях россиян перед нами предстает как бы два параллельных ряда
данных об их наиболее насущных потребностях. Когда люди говорят о своем тяжелом
материальном положении они фиксируют свои неудовлетворенные личные потребности
физического существования, поэтому совершенно естественна зависимость такого
рода ответов от уровня семейного дохода. Когда же они отвечают на вопросы о
состоянии экономики или о тревожащих их проблемах российского общества, речь
идет в сущности тоже о потребностях, но о таких, которые осознаются как
общественные нужды и относятся, следовательно, к сфере социально-политической
психологии.
Связь между
этими двумя рядами суждений очевидна. Потребность в оздоровлении больной
экономики чаще и острее испытывают те, кто больше страдает от ее кризиса.
Катастрофический рост цен - наиболее непосредственно воспринимаемая причина
низкого уровня жизни, но он бьет и по людям с высокими доходами, делая их
материальное положение нестабильным, лишая уверенности в завтрашнем дне.
Косвенным
образом связь между двумя рядами выражается и в иерархии, относительном
психологическом «весе» явлений, вызывающих тревогу россиян. С точки зрения
объективного анализа, ухудшение среды обитания идет в России в таких масштабах,
что представляет для людей более опасную угрозу, чем ограничение материального
потребления, вызванное кризисом. Приграничные и этнические конфликты создают
опасность втягивания страны в кровопролитные войны, которые были бы для многих
более страшным бедствием, чем рост цен. Спад производства закрывает выход из
кризиса и сулит в будущем еще большие материальные бедствия. Однако хорошо
известно, что настоятельность потребности чаще всего определяется тем
дефицитом, который мы ощущаем как наше актуальное сиюминутное состояние:
невозможность купить сегодня необходимые нам продукты и вещи сильнее действует
на психику, чем угроза катастрофы, пусть сознаваемая, но воспринимаемая лишь
как потенциальная или отдаленная перспектива. Уголовная преступность - страшная
вещь, но она неравномерно распределяется по территории страны, и еще не каждый
законопослушный россиянин столкнулся с ней на собственной практике.
Дефицит
безопасности или надежного будущего реже вызывает психологическую напряженность
и сильный дискомфорт, чем дефицит средств, идущих на содержание семьи, и эта
«иерархия дефицитов» проецируется на иерархию социальных проблем, тревожащих
россиян. В то же время у людей, которым материально живется относительно легче,
сохраняется больше психологических ресурсов для того, чтобы тревожиться не
только о сегодняшних жизненных трудностях, но и о процессах, которые угрожают
их или их детей существованию. Таким образом те потребности, которые образуют
мотивационную сферу социально-политической психологии, представляют собой
продукт экстраполяции в нее потребностей личных. Это их происхождение
проявляется и в содержании потребностей, и в их иерархии, и в распределении по
различным социальным группам (в данном случае группам доходов).
Сказанное,
разумеется, не означает, что любая личная потребность физического существования
может трансформироваться в общественную. Приведенные данные отражают совокупные
потребности, воплощенные в деньгах. Конкретные же объекты этих потребностей -
главным образом продукты питания, одежда, жилье, медицинские услуги и
лекарства, образование детей. На вопрос, на что были бы истрачены деньги в
случае получения респондентами неожиданного крупного дохода, 28% назвали
«текущие нужды», 19 - квартиру, по 13% - товары длительного пользования и
образование, лечение. И лишь 7% дали ответ «отдых, развлечения, путешествия»6.
Очевидно, люди наиболее остро ощущающие рекреационные и гедонистические
(«развлекательные») потребности, составляют лишь незначительную долю; россиян,
которых тревожат экономические проблемы общества. Иными словами, в отличие от
большинства развитых стран, потребности, связанные с досугом, не осознаются в
кризисной России 90-х годов как общественная проблема. Общественной (в
психологическом плане) становится лишь такая потребность, настоятельность
которой ощущает некая «критическая масса» членов общества, которая приобретает
коллективный, массовый характер.
Второе
необходимое условие экстраполяции потребностей в социально-политическую сферу -
их макросоциальная атрибуция. Она означает, что люди связывают уровень
удовлетворения своих потребностей с социэтальными и политическими ситуациями,
процессами, отношениями. Индивиды лишь тогда адресуют свои потребности к
обществу и его институтам, когда они приписывают ему ответственность за то, что
происходит в их собственной жизни, за уровень своего потребления.
В весенние и
летние месяцы 1993 г. примерно 30% опрошенных россиян относили к числу
тревожащих их проблем рост безработицы. При этом половина самих безработных
видела причину этого явления в экономической и политической ситуации, 29% - «в
руководстве предприятия, на котором работал» и еще 11 - «в себе лично». 55%
безработных полагали, что государство обязано обеспечить нуждающихся рабочими
местами, соответствующими их профессии и квалификации, а 21% - что люди сами
должны проявить активность и инициативу в поисках работы7. Очевидно, что если
бы мнение меньшинства - тех, кто возлагает на самих себя ответственность за
потерю работы и за трудоустройство, - преобладало в общественном сознании, оно
не относило бы безработицу к числу острых проблем общества.
В условиях
«реального социализма», подчинившего экономику и все так или иначе связанные с
ней стороны жизни людей государственному диктату удовлетворение потребностей
физического существования государством и его политикой естественно
воспринималось как общественная норма. Столь же естественно, что это
укоренившееся в обществе представление сохраняло свою силу и в условиях
начавшегося перехода к рыночной экономике.
В странах,
где экономика регулируется иными - рыночными механизмами, личная активность и
личная удача, «везение», а также активность и ситуации - групповые,
коллективные - рассматриваются как решающие факторы уровня удовлетворения
потребностей. Личная ответственность - краеугольный камень жизненной философии
американцев и жителей многих других стран рыночной экономики.
Тем не
менее, и в этих странах люди не могут не видеть связи между своим материальным
положением и процессами, происходящими в «большом обществе». Тем более, что в
отличие от «классического» капитализма прошлого в конце XX в. государство
повсюду играет значительную (хотя и неодинаковую в разных странах) роль в
регулировании социально-экономической жизни - особенно в предотвращении остро
кризисных экономических процессов и ситуаций в социальной сфере. Во всяком
случае отношение избирателей к президентам, правительствам и партиям во многом
зависит от экономической ситуации в период их правления. Разумеется, на
государство возлагается, как и всегда возлагалась, ответственность за
удовлетворение «неэкономических» потребностей физического существования -
таких, которые связаны с безопасностью людей, с поддержанием общественного
порядка, борьбой с преступностью, предотвращением войн. Так что
экстраполированные на макросоциальном уровень личные потребности физического
существования занимают видное место в социально-политической психологии любого
общества.
Было бы неправильно
думать, что эти экстраполированные потребности выражаются только в требованиях
к государству и его политике, вообще к политическим институтам общества. Скорее
их «объектом» является вся система общественных отношений.
Восприятие материального неравенства
В результате
цитировавшихся уже всероссийских опросов 1993 г. выяснилось, что, по мнению
большинства россиян, за последние год-полтора увеличились различия в доходах
между людьми, стало больше и богатых, и бедных. Три четверти опрошенных считали
распределение доходов в обществе несправедливым и 43% - отнесли себя к тем, кто
много работает, но мало зарабатывает8. Эти суждения, несомненно, принадлежат к
тому же смысловому ряду, что и те, в которых опрошенные выражали
неудовлетворенность своим материальным положением и тревогу по поводу
экономической ситуации в стране. Констатация несправедливости распределения и
вознаграждения за труд - это не просто одно из многих проявлений недовольства
собственным положением. Это еще и модифицированная форма неудовлетворенных
потребностей, затрагивающая в данном случае сами принципы, направляющие
эволюцию социально-экономических отношений. В результате модификации объектом
потребностей становятся отношения между большими социальными группами:
«богатыми» и «бедными», работодателями и наемными работниками. Модифицируется и
содержание неудовлетворенных потребностей: они осознаются как требование
социальной справедливости.
В российской
политологии и публицистике популярность в обществе требований социальной
справедливости, адресованных к государственной власти, нередко объясняется
традиционной для социалистического строя уравнительной психологией и привычкой
к социальному иждивенчеству. Это мнение во многом обоснованно, однако не стоит
забывать о том, что ценности равенства и социальной справедливости находят
массовую поддержку и в капиталистических странах - главным образом в менее
обеспеченных материально слоях населения9. Так что данная форма экстраполяции
потребностей наблюдается повсюду, где существует материальное и социальное
неравенство, т.е. практически в любом обществе.
Другое дело,
что в странах Запада акцент на требовании равенства в отличие от России
характерен лишь для меньшинства населения10. Кроме того, протест против
неравенства и социальной несправедливости в контексте западного общества не
следует понимать буквально. Его смысл состоит отнюдь не в осуждении самого
феномена частного богатства, которое признается - в духе основополагающих
ценностей западного образа жизни - законным результатом личных усилий,
свободной инициативы и ответственности личности. Социальная справедливость в
западном понимании - это, скорее, альтернатива чрезмерному материальному
неравенству, необходимость ограниченного, разумного перераспределения доходов в
пользу неимущих слоев.
В России,
где слой богачей, не скрывающих, как раньше, свое богатство от посторонних глаз
и карательных органов, но напротив, кичащихся им - явление новое, дело обстоит
несколько иначе. По данным опроса 1993 г., 14% россиян относятся к недавно
разбогатевшим людям с уважением или симпатией, 21- с интересом, 26 - с завистью
или с подозрением и неприязнью или с презрением и 32% - нейтрально11. В
обществе еще только вырабатывается адекватное новым социально-экономическим
реалиям отношение к богатству, старые «социалистические» негативистские
стереотипы постепенно размываются, уступая место интересу, неопределившимся или
позитивным представлениям. И в то же время из данных опросов очевидно, что
требование справедливости в гораздо большей мере выражает протест против
бедности большинства, чем против богатства немногих (оно активно осуждается
лишь четвертью населения). В 1990-1993 гг. с 39 до 43% увеличилась доля
опрошенных, выступающих против каких-либо ограничений на рост доходов; с 29 до
18% уменьшилась доля тех, кто требует от государства ограничить различия в
доходах так, чтобы разница не превышала 3-4 раз12. Возможно, в этом можно
видеть признак сближения с «западным» типом восприятия неравенства.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
|