Последнее
утверждение, вероятно, вызовет недоумение у многих читателей. Ведь хорошо
известно, сколь иллюзорными, ложными и иррациональными бывает общественно-политическое
сознание, к каким подчас безумным и абсурдным действиям толкает оно людей.
Подобные факты, однако, не перечеркивают рационально-реалистических тенденций,
присущих познанию общественной действительности, но лишь свидетельствуют о
громадных трудностях, с которыми сталкивается их осуществление. В них, как мы
увидим ниже, сказываются и противоречия самого познавательного процесса, и
влияние на него иных, помимо прагматической потребности в ориентации,
психологических факторов.
И все же
тенденция именно к реалистическому пониманию общественной действительности
пробивается сквозь множество противостоящих ей преград. Не случайно апелляция к
здравому смыслу, к логике, к реальному опыту людей в конечном счете оказывается
наиболее весомым аргументом в идейно-политической борьбе. Правда, весьма часто
этот аргумент «срабатывает» лишь на протяжении весьма длительных исторических
периодов, в результате мучительного, сопряженного с множеством трагедий и жертв
накопления социально-политического опыта. Тем не менее в силу самой природы и
функций познания общественных процессов реализм и логика выступают как его
имманентные свойства, отличающие его от ряда иных видов познания. Так, путем
логических рассуждений и доводов от реальности невозможно доказать «правильность»
тех или иных нравственных норм: они принимаются, отвергаются или нарушаются
лишь в результате внутренних побуждений, никогда не подчиняющихся до конца
здравому смыслу. Еще меньше рассудок и реализм способны порождать и укреплять
религиозную веру: согласно известной теологической максиме, «верую потому, что
абсурдно». Социально-политическая психология сплошь и рядом тоже бывает
иррациональной и мифологичной, но она так или иначе стремится к рациональности
и реализму как к своим высшим целям и принципу.
Итак,
относительно высокий уровень абстрактного мышления и опора на абстрактные
понятия, тяготеющие к рациональному пониманию действительности, являются одной
из важнейших когнитивных (т.е. относящихся к познавательной функции)
характеристик социальнополитической психологии. Другая ее, также когнитивная
характеристика - громадная роль в ее формировании, воспроизводстве и развитии
надындивидуальных, социально-исторических источников знаний, запечатленных в
культуре общества, различных его групп. Во многих отношениях содержание
социально-политической психологии зависит от этих источников больше, чем от
индивидуального и актуального опыта, собственной познавательной деятельности ее
субъектов5.
Конечно, на
протяжении своей жизни любой индивид постоянно сталкивается с
социально-политической действительностью, испытывает ее воздействие, так
сказать, «на собственной шкуре». Однако его индивидуального опыта совершенно
недостаточно как для формирования обобщенных, построенных на абстрактных
понятиях представлений о ней, так и для уяснения причинно-следственных связей
между непосредственно воспринимаемыми и испытываемыми явлениями, с одной
cтороны, и обусловливающими их факторами - с другой. Ибо эти факторы
значительно удалены от его непосредственного восприятия как во времени, так и в
пространстве. Во времени - потому, что многие явления настоящего обусловлены
событиями исторического прошлого. В пространстве - потому, что такие решающие
факторы общественнополитической жизни, как динамика макроэкономических
процессов, отношений между большими социальными группами, деятельность органов
власти и принятие политических решений, находятся вне сферы непосредственного
наблюдения большинства индивидов. Между тем причинно-следственные связи
социально-политических явлений - совершенно необходимый элемент их познания:
понимания таких связей требует прежде всего прагматическая ориентация данного
вида познания. Социально-политические знания нужны людям прежде всего для того
чтобы знать, чего им ожидать от общества и его институтов, как лучше
реагировать на ожидаемые события. Уже этот стихийнопрогностический характер
социально-политического знания предполагает его каузальную ориентацию,
понимание причин и следствий охватываемых им явлений.
Разительное
несоответствие пространственно-временных масштабов данной сферы познания
познавательным возможностям индивидов делает необходимым широкое использование
в нем представлений, черпаемых из багажа социальных знаний, из коллективного
социального опыта. Разумеется, опора на социальные источники, на знания,
добытые другими людьми или человечеством в целом, присуща не только данному, но
и многим другим видам человеческого познания. Без такой опоры было бы,
например, немыслимым научное знание: ни один ученый не начинает изучение
избранного им объекта с нуля, игнорируя сделанное его предшественниками.
Социальное происхождение имеют и многие знания, необходимые в повседневной
жизни: в работе, в потреблении и досуге, в личностных отношениях, где часто
действуют нормы, выработанные людьми на протяжении столетий. Социальную природу
имеет и такое решающее средство человеческого познания (особенно на тех его
уровнях, которые связаны с мышлением), каким является язык. Тем не менее,
социально-политические знания существенно отличаются по своим источникам,
способам верификации, воспроизводства и модификации от знаний других видов.
Стереотипы
Главное из
этих отличий состоит в их значительной удаленности, можно даже сказать, отрыве
от знания эмпирического. Естественнонаучные знания, даже на своем
абстрактно-теоретическом уровне опираются на систему доказательств, черпаемых
из эмпирических исследований. Знания, регулирующие трудовую и частную жизнь
людей, повседневно проверяются ими на собственном опыте, что позволяет в
соответствии с меняющимся содержанием этого опыта вносить в них необходимые
коррективы, придает гибкость и подвижность представлениям, унаследованным или
воспринятым «от других» - из социальных источников. Что же касается знаний
социально-политических, то в значительной своей части они состоят из информации
о фактах, обобщений, оценок и объяснений, которые с большим трудом поддаются
эмпирической проверке. Во-первых, потому, что в своих концептуальных, оценочных
и каузальных аспектах они чаще всего формируются в рамках идеологий, под
влиянием тех или иных идейно-политических течений и пристрастий, а строгое
следование объективной истине, эмпирическая доказательность выводов отнюдь не
являются высшей целью идеологической деятельности. И хотя идеологии могут более
или менее верно отражать какие-то стороны действительности, они неизбежно
«выпрямляют» ее, так или иначе подгоняют под себя, гипертрофируя одни ее
аспекты, замалчивая или отводя в тень другие. Поэтому идеология является одним
из важнейших факторов, постоянно нарушающих основную прагматически-ориентировочную
функцию социально-политического познания.
Во-вторых,
огромная часть социальной информации о фактах общественно-политической жизни,
обобщений и объяснений этих фактов просто не поддается проверке со стороны
потребителей информации. Причем последнее относится как к традиционным
источникам информации, например к слухам, сообщениям официальных властей и
других общественных институтов, так и к современным средствам массовой
информации. Характерно, что, по данным опросов, в массовых слоях населения различных
стран - как капиталистических, так и принадлежащих в прошлом к социалистической
системе - широко распространено недоверие к информации, поставляемой прессой,
радио, телевидением. Противоречивость ситуации состоит, однако, в том, что по
множеству социально-политических вопросов других источников информации для
рядового гражданина просто не существует. Поэтому, даже сомневаясь в ее
достоверности, он волей-неволей ориентируется на сведения и оценки,
распространяемые масс медиа.
Чем дальше
отстоит объект социально-политического познания от собственного опыта и
непосредственного восприятия его субъекта, тем труднее этому последнему
подвергнуть проверке характеризующие объект суждения и тем чаще он вынужден
принимать их на веру. Поэтому многие представления об обществе, поступающие к
индивиду из различных социальных источников - семьи, школы, непосредственной
социальной среды, по каналам массовой информации - сплошь и рядом усваиваются
им как бы автоматически и в готовом виде, не подвергаясь какой-либо модификации
и переработке. И столь же автоматически воспроизводятся иногда на протяжении
всей его жизни, а затем передаются новому поколению. В психологии и политологии
такие устойчивые, мало зависимые от эмпирического познания представления о
социальных объектах называются социальными стереотипами (понятие стереотипа
было введено в обиход американским журналистом и политологом У. Липпманом и
означает в переводе с греческого «твердый отпечаток») и считаются одним из
важнейших механизмов социальной перцепции.
Н.Я. Мандельштам
(жена поэта О. Мандельштама) рассказывает в своих воспоминаниях о беседе с
деревенской старушкой, ее соседкой во время ссылки на севере России. Рассуждая
о своем и своих односельчан бедняцком бытье, бабушка считала его все же более
благополучным, чем жизнь трудящихся на Западе. «Нам хоть селедку, да керосин
завезут, а у них и того нет». Перед нами яркий пример взаимодействия стереотипа
с индивидуальным сознанием. Даже сталинская пропаганда вряд ли решалась
утверждать, что в капиталистических странах простым людям нечего есть и нечем
освещать жилище, она ограничивалась общими стереотипными утверждениями об их
«абсолютном и относительном обнищании». Русская старушка, для которой тарелка
радиорепродуктора, наверняка, была единственным источником информации о
загранице, не мудрствуя лукаво перевела эту общую схему на язык собственных
представлений о крайней бедности. Абстрактно-схематические стереотипы обладают,
таким образом, свойством воплощаться в конкретные образы, подсказанные
индивидуальным опытом или воображением, и приобретать тем самым еще более
убедительную силу.
Роль
стереотипа в системе социально-политических знаний людей наглядно демонстрирует
эволюция «социалистической идеи» в советском и российском обществе. За годы
коммунистической власти стереотип о превосходстве социализма над всеми иными
типами общественного устройства глубоко укоренился в сознании советских людей.
Речь не идет в данном случае ни о степени истинности или ложности данного
тезиса, ни о том, что его разделяло все население Союза, важно, что в него
верили миллионы людей, принадлежащих к самым разным социальным слоям. После
разоблачения Хрущевым культа личности Сталина и особенно в период застоя в
обществе резко усилился социальный критицизм, возрастали социальное недовольство,
скептицизм, цинизм. В то же время вместе с разрядкой появились бреши в железном
занавесе: умножилось число советских людей, посещавших зарубежные страны и
имевших возможность воочию сравнить условия жизни в СССР и на Западе.
Социалистический стереотип в большей мере потерял былую эмоциональную
насыщенность, перестал вызывать энтузиазм, определять общественное поведение и
настроение людей. И все же он продолжал жить! Даже в первые годы перестройки,
когда общество уже не скрывало от себя пороки собственной системы, в
публицистике и общественной мысли преобладали идеи реформирования,
совершенствования социализма, очищения его «истинной сущности» от скверны
тоталитаризма. Еще раньше идейный вождь диссидентства академик А.Д. Сахаров
предлагал осуществить конвергенцию социализма и капитализма, объединить лучшие
качества обеих систем. Некоторые «перестроечные» авторы утверждали, что
истинный, гуманистический социализм уже существует в Скандинавии, ФРГ, даже в
США!
Основа
прочности этого стереотипа состояла, очевидно, в том, что помимо чисто
прагматической ориентации в окружающем мире, непосредственно организующей
личное и социальное поведение людей, человек нуждается еще в ориентации
ценностной, мировоззренческой. Той, которая отвечает потребности в различении хорошего
и плохого, причем отвечает ей, как это свойственно природе
общественнополитического познания, языком обобщенных, абстрактных категорий. Но
именно такие категории и наполняющее их ценностное содержание являются для
подавляющего большинства людей «чужими», не ими самими добытыми знаниями и
именно поэтому особенно легко поддаются стереотипизации и идеологизации. Будучи
через различные каналы внедрены в сознание людей, они живут в нем
самостоятельной жизнью, сохраняя относительную независимость от знаний,
почерпнутых из собственного опыта, а потому и значительную устойчивость.
Поэтому и оказывается возможным одновременно осуждать определенную социальную
действительность в ее конкретных проявлениях и признавать правильность якобы
лежащих в ее основе общих абстрактно-идеальных принципов.
Разумеется,
разрыв абстрактно-ценностного и эмпирически-конкретного уровней познания может
существовать лишь до поры, до времени: рано или поздно реальная жизнь разрушает
противоречащие ей стереотипы. Но этот процесс нередко охватывает длительные
исторические периоды, связан со сменой поколений и с усвоением людьми новой
системы обобщенно-ценностных представлений, способной заменить старую. В
Советском Союзе в 1990 г., когда социалистическая идеология, казалось бы, уже
была основательно дискредитирована критикой в средствах массовой информации,
20% опрошенных видели выход из кризиса в «восстановлении «идеалов и ценностей»
социализма, сложившихся за годы советской власти» и 48 - в «построении нового -
гуманного, демократического социализма, свободного от деформаций сталинизма и
застоя». И только 20% - считали необходимым «отказ от идей и ценностей
социализма». Характерно, что последнюю точку зрения чаще всего выражала
молодежь и реже всего - пожилые люди6. В том же 1990 г. лишь 24% (но 30%
молодежи моложе 24 лет и 38 % людей с высшим образованием) опрошенных
согласились с тем, что «причины наших трудностей кроются в самой природе
социализма», большинство же - 56% - объясняло их «ошибками» прежнего или
современного руководства страны7. Влияние возраста и образования на силу
«социалистического» стереотипа объяснимо: младшее поколение в меньшей степени
испытало его пропагандистское воздействие; более высокий образовательный и
культурный уровень облегчает восприятие новых идей, альтернативных традиционным
идеологическим аксиомам8.
2. Обыденное и идеологическое
познание
Понятие
стереотипа имеет особо важное значение для социальнополитической психологии,
поскольку присущие ей познавательные процессы направлены на объекты, доступные
непосредственному восприятию лишь как «надводная часть айсберга». Источники,
глубинные причинно-следственные связи социально-политических явлений скрыты от
такого восприятия, и именно поэтому обобщенные, стереотипные представления,
усвоенные в готовом виде из различных источников информации, играют такую
большую роль в системе знаний об этих явлениях. В то же время понятие
стереотипа и другие родственные ему категории (о которых речь пойдет ниже),
совершенно недостаточны для понимания всей системы социально-политических
знаний. Эти знания основаны не только на усвоении стереотипов, но и на
собственном опыте субъекта, причем его роль особенно велика в формировании
знаний, необходимых в повседневной жизни для определения собственной линии
поведения. Интерес к данной стороне познавательного процесса пробудил в
психологической науке поиск понятий и теорий, способных дать более полное по
сравнению с концепцией стереотипов и соответствующей ей методологией описание и
объяснение феноменов социального знания.
Концепция социальных
представлений
Одним из
наиболее значимых результатов этого поиска стала концепция социальных
представлений, разработанная главным образом в рамках французской
социально-психологической школы С. Московиси и его последователями. Ее
создатели не ставили своей непосредственной задачей изучение
социально-политических представлений, они работали с эмпирическим материалом,
относящимся, например, к внедрению в массовый обиход практики фрейдистского
психоанализа (Московиси), к эволюции представлений о человеческом теле,
отношению к душевнобольным (Д. Жодле) и другим «бытовым» психологическим
феноменам. Тем не менее для их исследований характерен интерес именно к
макросоциальным, связанным с историей и культурной эволюцией психическим
явлениям, что сближает их с задачами социально-политической психологии.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
|