Масштабная работа по языковому строительству была частью общей национально-культурной политики в стране. Хотя тогда эта политика формулировалась в иных терминах, но объективно ее сутью была ускоренная европеизация народов СССР. Равно­правие и свободное развитие языков и культур ни в коем случае не понимались как предоставление права жить так, как тот или иной народ жил до присоединения к России. «Отсталыми», «ре­акционными» и подлежащими ликвидации считались как искон­ные культуры народов СССР (кочевые, шаманские и т.д.), так и привнесенные извне, но уже ставшие своими для многих наро­дов мусульманская и ламаистская культуры. В области языковой политики прогрессивным считалось (опять-таки по образцу стран Европы) развитие литературных языков на основе бытовых диа­лектов, но отношение к старописьменным языкам и традицион­ным арабской и монгольской письменностям было (после неко­торых колебаний до середины 20-х гг.) резко отрицательным. Речь шла о скорейшем приведении народов СССР в то состояние, в котором жили к началу XX в. народы развитых, в первую очередь европейских стран, где господствовали светская культура и на­циональные языки. Конечно, одной из важнейших задач всегда считалось освоение новой, марксистской идеологии на материн­ском языке; выше уже приводились высказывания И.В.Сталина об этом. Но нельзя все сводить лишь к этой задаче, что иногда сейчас делают. На языки народов СССР переводили не только политграмоту, но и русскую и западную классику. Каждый граж­данин СССР должен был на материнском языке овладеть высо­тами мировой культуры. Реально наиболее значительной ее час­тью оказывалась русская культура, но в те годы принципиальной разницы между русской и зарубежной культурой не делалось, господствующей идеологией оставался интернационализм. Но на деле под мировой культурой понималась исключительно светс­кая культура России и Запада, другие культуры или слишком мало знали, или считали «реакционными».

Всю эту политику и языковое строительство как ее составную часть мы привыкли оценивать слишком однозначно: либо только положительно, либо только отрицательно. Но как это и бывает обычно в сложных процессах, можно выделить и плюсы и мину­сы. Например, проблема создания новых литературных языков. Безусловно, старописьменные языки вроде чагатайского, клас­сического фарси или старомонгольского не могли быть совмес­тимы с процессами модернизации, как не могли быть с ней со­вместимы латынь в Западной Европе с XVII–XVIII вв. или старо­письменный японский в XX в. Весьма сомнительна идея о том, что в целях модернизации в Средней Азии следовало ориентиро­ваться на языки традиционной культуры, а не на «диалекты по­луграмотных крестьян». В те же годы при ре­шении сходных задач в Турции также «очищали» язык от арабиз­мов и использовали диалектную лексику. Но полный отказ от многих уже привычных слов арабского или персидского проис­хождения оказался непродуктивным, многих нужных культурных слов просто не хватало. Этот недостаток пришлось в языках Сред­ней Азии восполнять за счет русизмов, а впоследствии и за счет тех же самых арабизмов и иранизмов.

Прошедшие советс­кие десятилетия для народов бывшего СССР характеризуются подъемом образования, культуры, науки, освоением многих достижений современной цивилизации. Не пройдет бесследно и накопленный огромный опыт сотрудничества республик, областей, краев и народов. В то же время советские годы озна­меновались аккультурацией, т.е. более или менее заметной ут­ратой народами собственной этничности и «модернизацией» образа их жизни на основе современной российской (русской) культуры. Этот двойственный процесс, в анализе которого мы должны быть максимально внимательными, был, с одной сто­роны, в какой-то степени естественным, так как развивался в духе общих тенденций XX века. Ведь аналогичные процессы развернулись во всем мире. С другой стороны, в СССР он был жестко и насильственно форсирован, уложен в 3–4 десятиле­тия во имя политического и идеологического «единства» народов от Балтийского моря до Тихого океана.

 3. русский язык в постсоветской россии

В декабре 1991 г. не стало СССР. Вместо него на картах мира появились пятнадцать новых государств. Для этих государств на­чался так называемый постсоветский период развития, пока не закончившийся. Много еще не определилось, будущее большин­ства новых государств весьма неясно. Однако некоторые предва­рительные итоги подводить уже можно, в том числе в языковой области.

Раньше развитие языковой ситуации при частных различиях имело в СССР единую направленность во всех республиках и ре­гионах. Теперь пути России, с одной стороны, и четырнадцати других государств принципиально разошлись. И дело даже не в том, что «языковой вопрос в России не является столь острым, как в странах СНГ». В целом это действи­тельно так, но в ряде районов возможны весьма острые конф­ликты. Главное в том, что в отличие от других новых государств в России при коренном изменении общественного строя нацио­нально-языковая ситуация осталась той же, что была в СССР. Как и в СССР, здесь преобладающий этнос – русские и един­ственный язык, способный обеспечивать потребность взаимопо­нимания в масштабах государства – русский язык. Если и есть какие-то различия, то лишь в сторону повышения функциональ­ной роли русского языка. Нерусское население составляет здесь не около половины всех жителей, как было в СССР, а примерно 18,5% (данные по РСФСР 1989 г.). Реально процент нерусскоя­зычного населения еще ниже.

Поэтому при любой власти, любой государственной политике роль русского языка не может здесь существенно понизиться по сравнению с советским временем. Снижение, и то лишь на ка­кой-то части российской территории может произойти лишь при новой перекройке границ. Кроме того, наиболее развитые и ус­тойчиво функционировавшие языки народов СССР вроде гру­зинского, армянского, эстонского оказались в основном вне тер­ритории России, а большинство языков российских меньшинств к 1991 г. не дотягивали до уровня региональных. В то же время швейцарский вариант здесь нереален уже хотя бы из-за большого количества языков. По-прежнему трудно себе представить ситуацию, в которой татарин с осетином или даже с марийцем общал­ся бы на каком-нибудь языке кроме русского. А общаться в еди­ном государстве им приходится.

Тем не менее, процессы, начавшиеся в годы перестройки, про­должались и после распада СССР. Во многих регионах принимают­ся меры по расширению функций языков меньшинств, по повы­шению их формального и фактического статуса. Процессы эти весьма неравномерны, и зачастую декларации лидеров национальной ин­теллигенции не соответствуют реальным изменениям.

В самом начале рассматриваемого периода, 25 октября 1991 г. Б.Н.Ельцин, наконец, подписал «Закон о языках народов РСФСР», в тот же день Верховный Совет РСФСР принял постановление о введении в действие данного закона и «Декларацию о языках народов России». Закон продол­жает действовать до сих пор. Отметим, что в заключенном не­сколько позже Федеративном договоре вполне в советских тради­циях о языковых проблемах не сказано ни разу и даже не оговоре­но, в чьем ведении они находятся. То ли они причисляются к туманно упомянутым «общим вопросам образования, культуры», находящимся в совместном ведении центра и местных органов, то ли они целиком отдаются местным властям.

В целом Закон о языках более или менее объективно отразил реальную языковую ситуацию в стране: во «Вводной части» ска­зано: «На территории Российской Федерации с ее многонацио­нальным населением традиционно сложившейся нормой языко­вого сосуществования является двуязычие и многоязычие... Госу­дарство на всей территории РСФСР способствует развитию на­циональных языков, двуязычия и многоязычия». Закон в статье 3 закрепил русский язык в качестве государственного на всей тер­ритории России; статус же прочих языков оставлен на усмотре­ние республик в составе Российской Федерации, которые, в ча­стности, имеют право объявлять государственными те или иные языки помимо русского (здесь закон легализовал ситуацию, уже явочным путем сложившуюся в ряде республик). В законе закреп­лены сферы, в которых обязательно использование русского языка: работа высших законодательных органов страны, подготовка про­ектов законов, официальное делопроизводство на всероссийском уровне, официальная переписка между республиками в составе России, судопроизводство в Верховном, Конституционном и других общероссийских судах, передачи всероссийского телеви­дения и радиовещания; деятельность зарубежных представительств (наряду с иностранными языками). При этом предусматривается право любого гражданина независимо от знания им русского языка обращаться в любой государственный орган и выступать в нем на своем языке с предоставлением переводчика; ответы на любой запрос в государственные органы должны делаться на том языке, на котором запрос сделан (введение в действие пунктов о предо­ставлении переводчиков и об ответах на запросы было в зависи­мости от типов ситуаций отсрочено до 1992–1995 гг.; о последу­ющем комплектовании штатов переводчиков в московских уч­реждениях нам ничего не известно). Всякое иное использование тех или иных языков законом не регулируется и предоставляется для регламентации органам власти республик в составе России. В статье 9 законодательно закреплено существовавшее с 1958 г. право родителями выбора языка обучения для своих детей. Особо зак­реплены права малых языков.

Закон был разработан на основе ряда западных законов. Но встает вопрос о воплощении законодательных актов в жизнь. В одних случаях закон просто зафиксировал уже существующие нормы. В других случаях он требовал принятия дополнительных мер, в частности, введения в государственных учреждениях уст­ных и письменных переводчиков. Данная мера кое-где была введена на республиканском уровне и не всегда удачно. Скажем, в Хакасии «в соответствии с Законом о языке в штаты администраций республиканского и районного масштабов введе­ны должности переводчиков, которые в большинстве случаев используются на других работах, так как фактически для них не представляется случаев исполнять свои прямые должностные обя­занности, поскольку все хакасы практически двуязычны». На центральном же уровне данные статьи зако­на, по-видимому, остались на бумаге. Во всяком случае, ни в эпо­ху Верховного Совета РФ, ни в эпоху Думы и Совета Федерации нам не известен ни один прецедент выступления депутата не на русском языке с приглашением переводчика, хотя такая возмож­ность гарантируется статьей 11 закона. Ясно, что стопроцентное их осуществление абсолютно нереально. Другое дело, что они реаль­но мало нужны.

Еще даже до распада СССР, с 1990 г. начали приниматься и законы о языках в республиках в составе России. К концу 1994 г. констатировалось: «Уже приняты соответствующие законы в Туве, Чувашии, Калмыкии, Татарстане, Республике Алтай, Бурятии, Хакасии и некоторых других республиках. Интенсивно ведутся работы по их созданию в тех республиках, которые их пока не имеют». В числе отстающих оказались Башкортостан, где ситуация осложняется наличием третьего ве­дущего языка – татарского, и Удмуртия, где принятию закона помешало отрицательное к нему отношение русской части депу­татов местного Верховного Совета. Нет пока законов и в автономных округах.

В большинстве принятых законов провозглашаются два госу­дарственных языка: язык титульного народа и русский. Приведем в виде примера принятый еще 30 января 1991 г. закон «О языках в Калмыцкой ССР – Хальмг Танч». Статья 3 закона определяет: «Го­сударственными языками Калмыцкой ССР – Хальмг Танч явля­ются калмыцкий и русский языки. Русский язык в Калмыцкой ССР – Хальмг Танч используется как средство межнациональ­ного общения». В каждой сфере допускается использование обоих языков за исключением сфер, где должен употребляться лишь русский. Это переписка с центром, диспетчерские переговоры и ведение документации на транспорте, почтово-телеграфная кор­респонденция за пределы республики, а также любая деловая и официальная коммуникации на территории воинских частей. От­метим, кстати, что в общероссийском Законе о языках нет спе­циального упоминания о функциях русского языка в армии.

Подобные меры возрождали законодательства, существовав­шие, например, в Чувашии или Якутии. Однако слишком многое в этих законах остается не регламенти­рованным, поскольку в большинстве сфер допускаются два язы­ка. По поводу дальнейших разграничении выдвигались различные точки зрения. В той же Калмыкии среди национально ориентиро­ванной интеллигенции в ходу, по крайней мере в 1991–1993 гг., идеи о переходе на калмыцкий язык во всех сферах общения и даже об отказе от русского языка. Желательная ситуация мыслит­ся по образцу ситуации в независимых странах Западной и Центральной Европы: материнский язык внутри республики, англий­ский в общении с внешним миром, включая российский центр.

Реальность в Калмыкии, однако, оказывалась существенно иной по сравнению, скажем, с Венгрией или даже с Эстонией. При обсуждении в 1990 г. проекта Закона о языках приводились такие факты: «Мы при обучении калмыцкому языку исходили из того, что учащиеся владеют разговорным калмыцким языком. Поэтому составляли программы и учебники, считая, что все дети владеют родным языком. На практике же оказалось, что основная масса школьников не знает родного языка... Основная масса калмыков – 59% – говорит и общается на русском языке»; «Ученики не знают ни одного кал­мыцкого слова, а их заставляют учить грамматику, правила, что вызывает лютую ненависть ученика к родному языку»; «Опросив многих выпускников (университета), говорю: ...можно сотнями выпускать специалистов по калмыцко­му языку, но они уйдут преподавать русский язык и литературу».

Безусловно, сами по себе стартовые условия не все определя­ют: при создании Израиля не такая уж большая часть его населе­ния владела ивритом. Но Калмыкия отличалась от Израиля по меньшей мере тремя факторами: гораздо меньшей престижнос­тью этнического языка даже внутри своего этноса, наличием зна­чительного русского населения и, наконец, отсутствием собствен­ной государственности. В любом случае «потребности экономи­ческого оборота» •в единой России не могут не поддерживать роль русского языка.

Поначалу, в период национальной эйфории это не всегда было ясно. Потом ситуация усложнилась. «Если процесс объявления национальных языков государственными в законодательных орга­нах проходил относительно спокойно, то обсуждение конкрет­ных мероприятий, в связи с определением их функций, создало повсеместно взрывоопасную ситуацию». В стране, где законы никогда не были нормой жизни, их принятие имело скорее декларативно-символическое значение. За отдель­ными исключениями (Удмуртия) в 1990–1992 гг. депутаты республиканских Верховных Советов независимо от национально­сти с радостью принимали законы о языках, видя в этом один из символов борьбы с Центром. Многие из них (и не только рус­ские) тогда просто не принимали всерьез перспективы того, что им придется учить новый для себя язык. Когда же речь доходила до реальных изменений, начиналась борьба.

Тем не менее, во многих национальных регионах «процесс по­шел». Особенно изменения заметны в сфере образования. Уже в 1992 г. 70% начальных школ Кабардино-Балкарии перевели на национальные языки, правда, этот процесс мало затронул г. Наль­чик. В Башкортостане с 1993 г. с 1-го'по 9-е классы всех школ введено преподавание башкирского языка. Наконец, в том же Башкортостане и в Татар­стане появилось на соответствующих языках и высшее образова­ние по гуманитарным специальностям. Рас­ширилась пресса на языках меньшинств вплоть до восстановле­ния чувашской газеты в Уфе; увеличилось количество радио- и телепередач на ряде языков. Изменилась си­туация и в сфере делопроизводства. Например, президент Чува­шии Н.В.Федоров пишет: «Все делопроизводство, документация – обязательно на русском и чувашском (прав­да, тут же он признает, что совещания обычно проводит на рус­ском). Вновь появилась письменность на ряде языков. Например, карельская письменность, не функционировавшая с 1940 г., воз­родилась с 1987 г., когда был принят новый латинский алфавит, сейчас на этом языке выходят книги и издается газета. Воссозданы письменности и на ряде языков Севера.

Страницы: 1, 2, 3, 4