Ряд вариантов космокреатики (космогоническое коонструирование, создание миров, конструирование законов природы) рассмотрены С. Лемом в «Сумме технологии».[16] Лесков Л.В. указал на принципиальную возможность воздействия на другую метагалактику через микроскопическую горловину фридмона в целом с помощью ускорителей элементарных частиц. Им же рассмотрены модели эволюции, основанные на интеграционных процессах и приводящие к объединению  космических цивилизаций, к образованию Метацивилизаций, а также еще более высоких Иерархических структур.

Понятие «проектирование» или «конструирование» Вселенной приобретает вполне содержательный смысл, если под Конструктором понимать не Личность, стоящую над Вселенной, а Коллективный Разум высокоразвитых Космических иерархий (Космический Разум).

Таким образом, Судьбы Вселенной и человека находятся в постоянном взаимодействии,  эти две многоуровневые системы находятся в процессе взаимного проектирования.

Н. А. Бердяев, рассматривая человека как микрокосм, утверждал, что «человек - малая вселенная, микрокосм - вот основная истина познания человека и основная истина, предполагаемая самой возможностью познания. Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться, им познаваться и постигаться потому только, что человек - не дробная часть вселенной, а цельная малая вселенная».[17] Глубочайшим противоречием этой малой Вселенной является противоречие между природной данностью человека и переживанием им самого себя как внеприродного, внемирного. Человек, подчеркивал Бердяев, глубже и первичнее своего психологического и биологического. Человек, всечеловек, носитель абсолютной человечности, пришедший в сознание после обморока своего в природном мире, после падения своего в природную необходимость, сознает свою бесконечную природу, которая не может быть удовлетворена и насыщена временными осуществлениями.[18] 

 Тейяр де Шарден П. дает своеобразный ответ на вечный вопрос о смысле и цели человеческого существования. Он сводится к следующему: человек как «ось и вершина эволюции» ярко раскрывает то, что изначально, хотя бы в возможности, присуще всей материи, т.е. человек, есть сложный, развернувшийся «микрокосмос», содержащий в себе все потенции космоса. Поскольку в человеке концентрируется все, что мы познаем, постольку неминуемо придем к науке о человеке: постижение человека является ключом к раскрытию тайн природы, эволюционирующего космоса[19]. Х. Ортега-и-Гассет стоит на позициях, что «вся вселенная представляет собой бесконечную экстраполяцию человека»[20]. Символический образ Адама констатирует понимание человека как «копии» вселенной»,  как  монады, отражающей в себе всю вселенную. А так как единственным инвариантом является вечное движение и изменение, то природа человека носит исторический характер. Это значит, что идентичность человека обусловлена и глобальным историческим, эволюционным процессом, и с суммой индивидуальных переживаний жизненного опыта. Для ортеговской модели человека характерно  положение о детерминированности индивида историческим прошлым. Поэтому можно сделать вывод, «человек… является тем, чем он еще не есть»,  однако это будущее становление коренится – через настоящее – в прошлом. Ведь человек одновременно является «тем, что с ним произошло, тем, что он совершил».[21]

Чем глубже человек всматривается в себя,  доискиваяясь «самого своего», тем  больше находит это свое «уже рожденным», предзаданным своему собственному  свободному волеизъявлению. В этом смысле судьбой человека является он сам, каким он «сужден» самому себе. Судьбу можно определить, как дальнейшее развертывание той сущности человека, над которой он сам не властен.[22] Развитие науки подтвердило высказанную мысль, свидетельством чего является использование метафоры «человек - голограмма вселенной» и в генной инженерии человека, и в клеточно автоматном представлении реаль­ности. По мнению Д. Бома[23] и К. Прибрама[24], биологические системы, живое вещество планеты и окружающее пространство могут быть представлены как единая физически организованная система, чем-то подобная единой  гигантской околоземной «голограмме», в этой «голографической» системе биологические организации, включая человека, его психические функции, не являются изолированными, так или иначе они включаются в предполагаемую единую пространственно-временную физическую организацию памяти. Д. Бом пишет: «В сознании мы держим все, что вокруг нас и содержание сознания определяет, что мы есть и как мы будем реагировать на мир. С целым и всем остальным мы, следовательно, соединены внутренне, а не внешне и не механистично»[25]. Действительно, фундаментальная связь человеческого тела (и психики) с реальным миром, прежде всего с биосферой осуществляется через клетку, отражающую в себе историю земного живого вещества. Тело человека есть многоклеточный организм, а «любая живая клетка несет в себе опыт экспериментирования ее предков на протяжении миллиарда лет».[26]

В связи с этим, мы в праве придерживаться мнения, что, социоприродная составляющая человеческой судьбы приобретает структуру: а) элементы общечеловеческого «коллективного опыта», ставшие в той или иной форме достоянием генотипа; б) «родовая наследственность», в определенной степени влияющая на поведение человека.[27] В генах сконцентрирована не только информация о свойствах, полученных от родителей, но и в самых общих чертах – программа индивидуального развития человека. «Биология организма» включает в себя факторы, обусловленные генотипом. В. Франкл в этом отношении высказывает оптимизм. «Наследственность, - пишет он не более, чем материал, из которого человек строит сам себя… это не более, чем камни, которые могут быть использованы, а могут быть и отвергнуты».[28] Таким образом, человек не столько влечется сохранить свое состояние, сколько выйти из него, и к этому он стремится не как биологическая система, а как духовная, конститутивным актом которой является самотрансценденция. При этом усилия человека направлены не на разрушение прежнего, а на создание предпосылок для появления нового. «Вообще влечения, - пишет Франкл, - не являются тем, что по настоящему существенно для человека. Биос не влияет на Логос, а лишь обуславливает его».3 Главное, что следует из генетической обусловленности разнообразия, следовательно, уникальности генотипов – определяющего фактора неповторимости людей, - это одна из общечеловеческих ценностей – свобода личности. Принуждению обязательно противостоит нежелание ему подчиняться: человек внутренне ощущает право быть таким, каким создали его гены во взаимодействии со средой. И никто ему не должен приказывать изменить свою биологическую природу, поскольку это невозможно совершить известными сегодня методами. Истоки свободы личности в ее уникальной природе, проистекающей из ее уникальной генетической программы, которой обладает каждый человек. Неизвестно с какого момента развития человек приобретает духовную сторону. Однако нельзя не обратить внимание на то, что гены играют большую роль в развитии духовности человека. Причем время ее обретения совпадает с периодом, когда человек учится говорить. Поэтому, в отличие от животных, наличие тела, соответствующего виду homo sapiens, и генетической программы этого вида еще не служит гарантией того, что новорожденное человеческое существо обретет социальную и духовную сущность человека. В то же время, ни один из представителей какого-либо класса царства животных, ни при каких обстоятельствах не смогут  получить аналогичную человеку социальную и духовную сущность, поскольку не имеют соответствующей генетической программы.[29] Можно сказать, что биология человека «одухотворена». Главное свойство человека - созидание им самого себя. Иными словами, человек находится в процессе постоянного становления, в нем есть некая движущая сила, побуждающая его к обновлению, творчеству, созиданию. Вместе с тем в человеке есть нечто всегда постоянное - природа.

План, по которому,  проживает жизнь любой человек «универсален». Рождение его первое проявление, «самое жизнь» (проживание, в котором предполагается брак и потомство, закладывается возможность продления жизни за пределами срока, «отпущенного» данному человеку) – смерть. Особенно отчетливо роль биологических факторов выступает в отношении к своей смерти, ибо смерть человека имеет непосредственное отношение к смыслу жизни. Поэтому человек начинает противостоять фактичности бытия: «Я не хочу принимать ее как мою; я ополчаюсь против почвы, из которой я вышел».[30] Так, по мнению Ясперса, в способности противостоять тому, что есть, неприятии себя самого таким, каков я есть, проявляется свобода человека. А ее следствием оказывается стремление к самопознанию. И бессмысленное, «фактичное» бытие человека становится бытием познающего субъекта: человек стремится ответить на вопрос, действительно ли его бытие бессмысленно и беспочвенно, и стоит ли с ним покончить? Человека гложет сомнение, не будет ли однозначный ответ на этот вопрос, стремление противостоять данности, излишне поспешным; и вопрос превращается в вечный вопрос о смысле бытия. Человек чувствует и осознает собственную конечность – потому стремится к абсолютному и бесконечному. Это и есть его, человека, специфический способ бытия: бесконечное богатство возможностей развития, возникающее из прометеева прорыва противостоять. Человек перестает быть человеком, поскольку «сопротивление – это собственно человеческое качество». [31]

Смерть это момент бытия человека, причем такой момент, против которого встает все его существо. Смерть делает  бессмысленными все универсальные рациональные проекции жизни. Между тем именно перспектива смерти порождает заботу, определяющую необходимость выбора, соответствующего подлинной самореализации человека как личности. Смерть, по мнению А.Я. Гуревича, была «великим компонентом культуры, «экраном», на которые проецировались все жизненные ценности. В восприятии смерти выявляются все тайны человеческой личности».2 Прежде всего, отношение человека к смерти – его отношение к жизни, ее основным ценностям. Хайдеггер видел, что проблема смерти – это не чисто физиологическая и не чисто  психологическая проблема. Это – проблема цивилизационная, культурологическая, философская. Смерть нельзя «вынести за скобки», она включена в феномен бытия, присутствует в нем виртуально. Поскольку человек смертен, то, решаясь на что-либо, выбирая определенную «возможность быть» из множества, он отягощен виной. В большинстве случаев (и сначала) человек утрачивает свою «самость» в Man, но, в принципе, он свободен и строит себя как самостоятельная личность. Историчность бытия «складывается» из смертности, вины, совести, свободы, конечности. Предпосылочность бытия, добавленная к этому списку характеристик, образует судьбу, т.е. собственную историчность личности, «состоящую» из повторений экзистенциальных ситуаций (ситуаций, вынуждающих «решаться»), в которых делается свободный выбор. Делая выбор и решаясь, человек выбирает будущее, которое тем самым оказывается ведущим временным модусом историчности. И поскольку человек конечен (а конечен он, потому что смертен), то скрытым основанием историчности Dasein является смертность человека. Судьба и история человека осуществляется – и познается – в конкретном материале «случившегося»: дел, удач, неудач, замыслов и т.д. «Мир» одновременно, - пишет Хайдеггер, - и почва, и сцена, и в качестве таковой относится к повседневным делам и переменам.1

Тенденция к смерти, направленность к распаду начал, исходящая из противоречия «природа-дух», является законом развития человечества (латинское слово finis означает одновременно конец и цель), но это должно быть осмысленное стремление к смерти, изменение, движение, развитие до конца, до предела, до выхода за этот предел, до трансценденции в Абсолют. Достижение цели одновременно означает и завершение действия, восхождение к полноте, к совершенству, к красоте. Цель достигается тогда, когда оказывается построенным совершенное целое. Именно, смерть, а не бессмертие заключает в себе гуманность. И для того, чтобы понять это, "надо мыслить не только "ужас смерти", но и "ужас бессмертия", представив на минуту, что человек обречен на него и не имеет исхода».  А. Шопенгауэр пишет, что «требовать бессмертия индивидуальности, это, собственно говоря,  все равно, что желать бесконечного повторения одной и той же  ошибки».[32] Это повторение одного и того же несовершенства. Только умирая, человек достигает Абсолюта,  он погибнет, перейдя за предел своей индивидуальной формы. Человек вне индивидуальности существовать не может - нет человека как такового. А будучи индивидуальным, он - смертен. И в этом его счастье. Как самотрансцендирующее существо он стремится выйти за свои пределы, что возможно только в моменты исхода. А. Шопенгауэр рассматривает смерть как «великий повод к тому, чтобы мы прекратили свое существование в качестве Я: благо тем, кто этим поводом  воспользуется!»[33]

Таким образом, необходимо осознать свою конечность, наделить ее смыслом и тогда сотворить себя в соответствии с целью своего развития. Сущность человека включает в себя направленность вовне и лишь в той мере, в какой человек духовно соприсутствует чему-то или кому-то, духовной или иной сущности, лишь в меру такого соприсутствия человек соприсутствует себе. Человек не для того здесь, чтобы наблюдать и отражать самого себя, он здесь для того, чтобы предоставлять себя, поступаться собой. Человек (человечество) только тогда обретает себя, когда отдаст себя рожденной из своего духа системе, в своей смерти оно реализует свои потенции и постигнет свое величие. Человек – это всегда возможность, это всегда возможный человек, но в пределе своем – это реализация возможности, завершение человека, а, следовательно, конец человека. В этот момент, когда человек не в состоянии предвидеть конец временного состояния в его жизни, он не в состоянии и ставить какие-либо цели, задачи. Жизнь неизбежно теряет в его глазах всякое содержание и смысл. Напротив, виденье конца и нацеленность  на какой-то момент в будущем образуют ту духовную опору, которая так нужна. С. Л. Рубинштейн, размышляя о жизни и смерти, пишет: «Нужно понять реальную диалектику жизни смерти, которая и порождает затем отношение к ним человека. Факт смерти превращает жизнь человека не только в нечто конечное, но и окончательное. В силу смерти, жизнь есть нечто, в чем с известного момента ничего нельзя изменить. Смерть превращает жизнь в нечто внешнее завершенное и ставит, таким образом, вопрос о ее внутренней содержательности... жизнь человека в силу факта смерти превращается в нечто, чему подводится итог. Отсюда серьезное ответственное отношение к жизни в силу наличия смерти...Будущие дела уже других людей могут изменять смысл моей жизни, ее объективный смысл для других людей, для человечества, но в зависимости от того, какое содержание я ей придал. Смерть есть также конец моих возможностей дать еще что-то людям, позаботиться о них. Она в силу этого превращает жизнь в обязанность, обязательство делать это в меру моих возможностей, пока я могу это сделать. Таким образом, наличие смерти превращает жизнь в нечто серьезное, ответственное, в срочное обязательство, срок выполнение которого может истечь в любой момент».1

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6