Новая технология, кроме того, предполагает новые
решения социальных, философских и даже личных проблем. "Она воздействует
на все интеллектуальное окружение человека — образ его мыслей и взгляд на
мир", — утверждает О. Тоффлер105 . Ядром совершенствования технологии
выступает знание. Перефразируя изречение Ф.Бэкона "знание — сила",
Тоффлер утверждает, что в современном мире "знание — это изменение",
т.е. ускоренное получение знаний, питающих развитие технологий, означает
ускорение изменений.
В социальном развитии прослеживается аналогичная цепь:
открытие — применение — воздействие — открытие. Скорость перехода от одного
звена к другому также значительно увеличилась. Психологически людям трудно
адаптироваться к множеству изменений, происходящих в кратчайшие сроки. Тоффлер
характеризует ускорение изменений как социальную и психологическую силу —
"внешнее ускорение преобразуется во внутреннее"106.
Положение об ускорении изменений и их социальной и психологической роли служит
обоснованием перехода к "супериндустриальному" обществу.
Что касается рационализации социальной жизни,
то она, как мы помним, была ведущим понятием в веберовском анализе современного
ему капитализма. Этим обобщенным понятием обозначалось множество
взаимосвязанных процессов, с помощью которых каждый аспект человеческой
деятельности становился предметом расчетов, измерений и контроля. По М. Веберу,
рационализация включала в себя, в частности: (1) в экономической жизни —
организацию фабричного производства бюрократическими средствами и на основе расчета
возможных выгод и потерь с помощью систематических оценочных процедур; (2) в политике
— упадок традиционных норм узаконения и постепенное замещение традиционного и
чисто харизматического лидерства партийной машиной; (3) в моральном
поведении — гораздо больший, нежели прежде, акцент на дисциплину и воспитание;
(4) в науке — снижение роли индивидуального инноваторства и развитие
исследовательских команд, скоординированных экспериментов и направляемой
государством научной политики; (5) в обществе в целом — распространение
общего влияния бюрократии, государственного контроля и администрирования.
Понятие рационализации было, таким образом, частью веберовской точки зрения на
капиталистическое общество как на "железную клетку", в которой
индивид, лишенный религиозного смысла и моральных ценностей, будет во все
возрастающей степени подвергаться государственному надзору и воздействию
бюрократического регулирования. Подобно марксову понятию отчуждения,
рационализация подразумевает в значительной степени отделение индивида от
общины, семьи и церкви и его подчинение правовому политическому и
экономическому регулированию на фабрике, в школе и в государстве107.
Община и общество. Чем же различаются традиционные и современные
общности (ассоциации)? Упрощенно, схематично их особенности можно представить
следующим образом.
Традиционное общество (Gemeinschaft) характеризуется:
1) естественным разделением и специализацией труда (преимущественно по
половозрастному признаку),
2) персонализацией межличностного общения (непосредственно индивидов, а
не должностных или статусных лиц),
3) неформальным регулированием взаимодействий (нормами неписаных
законов религии и нравственности),
4) связанностью членов отношениями родства («семейным» типом
организации общности),
5) примитивной системой управления общностью (наследственной властью,
правлением старейшин).
Современное общество (Gesellschaft) отличается иным:
1) ролевым характером взаимодействия (ожидания и поведение людей
определяются общественным статусом и социальными функциями индивидов),
2) развивающимся глубоким разделением труда (на
профессионально-квалификационной основе, связанной с образованием и опытом
работы),
3) формальной системой регулирования отношений (на основе писаного
права: законов, положений, договоров и т.п.),
4) сложной системой социального управления (выделением института
управления, специальных органов управления: политического, хозяйственного,
территориального и самоуправления),
5) секуляризацией религии (отделением ее от системы управления),
6) выделением множества социальных институтов
(самовоспроизводящихся систем особых отношений, позволяющих обеспечивать
общественный контроль, неравенство, защиту своих членов, распределение благ,
производство, общение).
В современном обществе усложнение системы социальных связей приводит к
формализации межчеловеческих отношений, которые в большинстве случаев
оказываются деперсонифицированы. Люди общаются через свои ролевые и статусные
«маски»; Президент и Гражданин, Преподаватель и Студент, Водитель и Пассажир,
Директор и Работник, Муж и Жена вступают в «социально регламентированные»
взаимодействия. При этом поведение каждой из сторон должно оказаться
«ожиданным» (предсказуемым, банальным), т.е. ролевые и статусные отношения в
принципе развиваются как игра. по обоюдно известным правилам. И если для
российской культуры межличностного взаимодействия весьма показательно
стремление неделикатно «переходить на личности» («а ты кто такой?!», что,
собственно, не удивительно, поскольку отчужденная городская цивилизация
сформировалась у нас на протяжении жизни всего одного поколения, а «культурные
консервы», по выражению Я. Морено, перевариваются с непривычки так же трудно,
как и пищевые), то в более развитых обществах даже эмпатические, «теплые»
символы общения (улыбки, объятия, вопросы «как дела?») являются отвлеченными от
конкретных «персон» демонстрациями вежливости и опосредованного межролевого
взаимодействия.
Российское общество, несмотря на характерное для нас «очеловечивание»
(архаизацию) статусных, структурных и ролевых, межличностных, отношений давно
нельзя назвать общиной. Оно чрезвычайно сложно структурировано: полиэтнично,
функционально дифференцировано, имеет разветвленную систему социального
управления, множество развитых общественных институтов. Однако наша милая и очень
ценная для западного наблюдателя «национальная особенность» – проникновенная,
эмоциональная, непосредственная, интимная ориентация в отношении человека к
человеку – социологически может быть истолкована как «недоразвитость»
общественной организации, основанной на патернализме и патриархальном
восприятии государственной власти, инфантильности правосознания граждан,
повышенной роли межличностных связей в решении административных,
профессиональных и иных «внеличностных» вопросов.
В определенном смысле промежуточный, переходный характер социальной
организации российского общества ставит ряд вопросов: философских – о духовной
цене протекающей модернизации (нарушения стабильности и ценностных устоев) и
социологических – о критериях явления, которое мы именуем «общность»
(объединяющих чертах общины, стабильного и видоизменяющегося общества).
Критерии выделения общности. Если систематизировать взгляды современных социологов
по этому вопросу, то следует отметить ряд потенциальных и реальных, необходимых
и достаточных оснований выделения общности:
1) сходство, близость условий жизнедеятельности людей (как
потенциальная предпосылка возникновения ассоциации);
2) общность потребностей людей, субъективное осознание ими сходства
своих интересов (реальная предпосылка возникновения солидарности);
3) наличие взаимодействия, совместной деятельности, взаимосвязанного
обмена деятельностью (непосредственного в общине, опосредованного в современном
обществе);
4) формирование своей собственной культуры: системы внутренних норм
взаимоотношений, представлений о целях общности, нравственности и др.;
5) укрепление организации сообщества, создание системы управления и
самоуправления;
6) социальная идентификация членов общности, их самопричисление к этой
общности (как достаточное условие и главная характеристика зрелости ассоциации,
превращение общности, по словам Гегеля, из «вещи в себе» в «вещь для себя»).
Социологи подразделяют общности на два больших класса, которые в
российском обществознании всесторонне обосновал Б.А. Грушин:
• номинальные, классификационные группы, искусственно выделенные
исследователем, и
• реальные, социальные группы, или собственно общности.
Анализируя эти реальные ассоциации, исследователи отмечают существенные
различия между общностями:
1) фиксированными в социальной структуре
общества (статусными группами – элитами, безработными и т.п., функциональными
группами – шахтерами, учителями, военными, директорами и т.п., территориальными
группами, социумами – конкретными городскими и сельскими сообществами) и
2) нефиксированными в социальной структуре массовидными образованиями
(толпами, аудиториями средств массовой коммуникации, зарождающимися
коллективными «движениями»).
Всякая зрелая общность выступает в качестве социального субъекта
– активной динамизирующей силы общества. Иными словами, зрелость ассоциации
определяется не только субъективным критерием идентификации (самопричисления)
ее членов, но и объективным показателем организованного целенаправленного
поведения (социальной активности общности).
Поскольку зрелые общности проявляют себя тем, что
оказывают разнообразные формы влияния на другие ассоциации и общество в целом,
было бы логично предположить, что в конце концов они добьются незыблемой
монополии – такого положения в социальной структуре, которое позволяет членам
общности реализовать наиболее ценные для них интересы и потребности. Возможно,
так и произошло становление каст – статусных ассоциаций, воспроизводство
которых в веках и даже тысячелетиях было неизменным. Но вот в классовом
обществе нет-нет, да и случались бунты, перевороты и революции, которые
постепенно (или, наоборот, не очень) меняли весь облик социальной организации и
принципы строения общества. (Здесь мы должны иметь в виду, что социальная
революция вообще отличается от политической, в частности, тем, что в ней
происходит изменение положения основных слоев общества, связано ли это со
сменой властвующих персон и идеологий или нет.)
Современное общество западного типа в этом смысле
стало самым динамичным, открытым для многочисленных принципиальных и не очень
существенных социальных изменений. Именно такой тип общественного развития
показал, что экономический расцвет и политическая стабильность (мечта любого
населения и любой элиты) вполне достижимы и без консервации социальной
структуры, и даже вопреки ей. Недаром современные технологии управления
апеллируют к творческой индивидуальности человека, учитывают его стремление к
социальной мобильности и мотивируют к участию в принятии управленческих решений
теми, кто в обычной социальной структуре был бы однозначно отнесен к разряду
«исполнителей» (которым особенно-то думать и решать не положено).
Почему же и каким образом происходят структурные
изменения в обществе, которые мы называем социальными революциями? Как они
связаны с поведением общностей, т.е. основных элементов социальной структуры?
Все ли общности играют в этом процессе сходную роль? Как возникают и
разрушаются сложившиеся ассоциации? Эти таинственные процессы давно интригуют
социологов. Еще такие исследователи, как К. Маркс и М. Вебер, каждый в своей
теоретической картине общества, связывали социальную макродинамику с
возникновением новых социальных субъектов (зрелых общностей), которые
«раздвигают» сложившиеся пласты социальной структуры, «бурят» и «взрывают»
залежи статусных стереотипов (массовых представлений о ценности социальных
позиций различных групп), создавая собственные комфортные общественные «ниши».
Иными словами, объяснение социальных изменений во многом свелось к изучению проблемы
происхождения общностей.
Контроль над трудовым процессом: действия
управляющих
Социология труда в
советский период претендовала на роль ведущей отрасли социологического знания.
Более того, проявилась тенденция выдвинуть “труд” на роль центральной
объясняющей категории и представить вообще всю социологию как социологию труда1[1]. При
этом, однако, по идеологическим и цензурным причинам многие важные
социологические и экономические проблемы трудовых отношений не подвергались
содержательному анализу или ставились в чисто технократическом ключе.
Трудовой контроль. Целесообразно разделить проблематику трудовых
отношений как минимум на два больших блока: проблемы трудового контроля
(предмет данного раздела) и проблемы занятости (предмет следующего раздела).
Действия по установлению трудового контроля связаны с условиями
распределения работы между группами занятых и воспроизводством специфического
трудового порядка. К его основным элементам мы относим следующие:
• постановка целей;
• распределение функций между
работниками;
• регулирование ритма и
интенсивности труда;
• оценка объема и качества
выполненных работ;
• дисциплинарные санкции;
• системы вознаграждения за труд.
Мы начнем с характеристики
действий управляющих как доминирующей стороны трудовых отношений, а в следующей
лекции рассмотрим действия исполнителей.
Приверженцы традиционной
экономической теории рассматривают фирму как целостную хозяйственную единицу.
Цели управляющих обычно отождествляются с целями фирмы и связываются с
максимизацией прибыли или повышением устойчивости рыночных позиций предприятия2[2]. В
качестве средств предлагаются снижение издержек производства или увеличение
объемов выпуска; технологическое обновление производства или улучшение качества
продукции; экономия трудовых затрат или интенсивные вложения в человеческий
капитал.
Но стратегии и практики
управляющих складываются отнюдь не из одних только экономических устремлений, а
фирма предстает как сложное сочетание разнородных интересов. Во-первых,
менеджерские группы в значительной мере отделены от собственности на ресурсы и
зачастую преследуют особые персональные или групповые цели, связанные с личным
благосостоянием, карьерным продвижением и статусными предпочтениями. Во-вторых,
ориентации разных менеджерских групп тоже могут расходиться между собой.
В-третьих (и для нас в данном случае это более важно), внутри фирмы без труда
обнаруживаются принципиальные различия интересов управляющих и исполнительских
групп, зоны непрекращающейся борьбы за установление контроля над теми или иными
элементами трудового процесса. И важная часть поведения управляющего
обусловлена необходимостью утверждения своего внутрифирменного авторитета,
выбором той линии поведения в отношениях с подчиненными, которая стимулировала
бы их лояльность руководству и наибольшую производственную отдачу.
В предыдущей лекции мы показали,
что одни управляющие берут курс на более строгую иерархию, подчеркнутое
дистанцирование от подчиненных и плотный текущий контроль за их действиями.
Другие предпочитают проявлять демократичность, сглаживать отношения
субординации и полагаться на самостоятельность исполнителей. Кто-то настаивает
на формальной регламентации трудовых функций, а кто-то ориентируется на более
или менее гибкую взаимозаменяемость работников. Можно делать упор на меры
материального стимулирования, а можно считать более эффективным средством
мобилизацию внутренней причастности людей к выполняемой работе, к делам фирмы,
к своему профессиональному делу. Одни управляющие предпочитают четко разделять
служебные и внеслужебные дела, другие не прочь поддерживать приятельские
отношения со своими подчиненными, считают своим долгом оказывать помощь в их
личных делах и т.д. В распоряжении управляющих имеется широкий набор
инструментов воздействия на исполнителей: административный приказ и
экономические стимулы, технологическое принуждение и идеологическое
манипулирование.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13
|