В этой работе Хайдеггер стремится вырваться из круга представлений, которые изображают эстетическую схему художественного творения как
«чувственное свечение идеи» (Гегель). В так понимаемом художественном символе «вещность» лишь с л у ж и т организующей ее идеи. Со служением
«вещности», «идее», необходимо связано то, что вещи должна быть присуща
«служебность» и «полезность». «Вещность», находясь в подчиненном отношении к «идее», не светит больше своим самостоятельным светом, а вынуждена только отражать свет самой идеи. И в этом смысле Хайдеггер настаивает на необходимости вернуть вещи ее самостоятельность. Традиционную классическую терминологию Хайдеггер заменяет древнейшими символами, так «идею» он называет «миром», а «чувственную» предметность – «землей». «Мир основывает себя на земле, а земля пронизывает мир своим возвышением в нем»[213].
Функция «мира» выражает функцию центра, который удерживает края периферии или «земли». Спор «мира» и «земли» есть спор центра и периферии в их структурной взаимопринадлежности. «Мир» как центр художественного символа в своем пределе, относится к поэтическому как высшей форме искусства, а с ним и к словам и к имени «Земля» как ограничивающий предел относится к наличному горизонту, Gesichtskreis, к вещности и «чувственности». «Земля» как горизонтальное расположение земных вещей есть лицо Земли, то есть спор
«мира и земли» есть спор имени и лица, который пронизывает вертикально- горизонтальную структуру трансцендентальной субъективности. Спор мира и земли выражает разрыв между функциями имени, несущем идею, или в несколько ином контексте- понятие вещи, и образа, «лица», в котором эта идея, обличается. Сферами пребывания понятия вещи и её наличного образа выступают, как известно, в кантовской философии соответственно «рассудок» и
«чувственность», исток различия между которыми несет «трансцендентальная способность воображения», анализу которой Хайдеггер посвятил работу «Кант и проблема метафизики». Так понятое «воображение» несет центр разрыва между
«миром» и «землей», где под одним понимается ментальное, а под другим - эмпирическое. «Воображение» как сфера разрыва «мира» и «земли» одновременно есть и место их соединения, то есть оно выполняет функцию воображаемого синтеза и как таковое выступает как главная функция субъективности. Но то, что лежит в основании этой функции- это сама субъективность, а воображение
–это воображение-себя.

Субъект, опосредовав себя на основе имманентной своему существу субъект –объектной оппозиции, сначала в реальной природе, затем в идеальном
Боге, и достигнув своей истины в самодостоверном основании, поставил себя в центр бытия, полностью замкнув его на себя. Отныне всякое вопрошание о бытии не может обойти субъект. Вся совокупность идеального как божественного замыкается на истине самого субъекта, а бытие как существование, выражаясь в витальной интенсивности, редуцируется к его воле. Экспликация субъект-объектной оппозиции есть мера той предосторожности, которая обеспечивает субъекту пространственно-статуарную определенность и допускаемую наличной темпоральностью увековеченность. В акте логической и оптической объективации субъект эксплицирует себя в качестве изьяна в объект, полагает в объекте свою изъятость из бытия, завязывая спор между субъективной интроекцией и объективной проекцией.
Вечность бытия симулируется воображаемым постоянством субъекта как точкой, замыкающей всякую возможность бытия, и прежде всего, в модусе «бытия-к- смерти».

Под способом возвращения к бытию в его подлинности Хайдеггер понимает
«подход к языку» (Unterweg zur Sprache).

ГЛАВА III. ДЕКОНСТРУКЦИЯ СУБЪЕКТИВНОСТИ

Под «деконструкцией» мы понимаем лакановкую субверсию, ниспровержение принципа субъективности, чье господство запечатлело себя в высших достижениях классической теории субъективности и чье восхождение растянулось на протяжении всей европейской метафизики от Платона до Ницше.
То есть деконструкция таким образом есть обращение как диаметральное переворачивание пика субъективности вглубь и назад к тому началу, откуда субъективности был за-дан ход. Деконструкция прежде всего связана с фактом расщепленности субъекта и его смещенности относительно «абсолютного места».
Задачей третьей главы является непосредственно структурный анализ истории формирования субъективности, который нацелен на экспликацию единой структуры субъекта, чья планомерная диахронизация представляет процесс развертывания субъективности во времени западной истории. Вкратце вспомним о том, о чем шла речь в двух предыдущих главах. В 1-ой главе делается акцент на трех этапах европейской метафизики-Античности, Средневековья и
Новом времени. Каждый из этих этапов является проекцией одной из составляющих структуры субъективности: Телесность, горизонтальность, цикличность временных разверток обличают вещественно-телесный план
«космоцентричной» Античности как план экспликации «реальной» стороны структуры субъекта. Номинальность, вертикальная иерархичность, линейная и направленная развернутость исторического времени «теоцентрического»
Средневековья есть проекция «идеальной» стороны субъекта, когда значимым оказывается прежде всего сотворенность мира из Слова. Вербальная креация мира отдает предпочтение духу, как свидетелю Божественного присутствия, перед телом. Наконец, Новое время в проекте картезианского cogito учреждает границу между Идельным и Реальным. Сам центр различия между идеальным и реальным является третей и конституитвной составляющей структуры субъективности. Проекцией этого центра в Новом Времени является математический символ., который кладется в основание mathesis universalis.
Кант в своей схеме субъективности выделяет те же три составляющие структуры логическую(«чистый рассудок»), эстетическую(«чувственность») и практическую
(«чистый разум»). Гегель по другому определяет ту же схему: внутреннее или идеальное означается как «в-себе бытие», внешнее, или реальное как
«для-себя-бытие»и центр их различающий Гегель называет «в-себе-и-для-себя- бытием». Во второй главе говорится о произошедшем в сознании европейской цивилизации коренном переломе, перевернувшим все прежнее представление о субъекте. Шопенгауэр онтологизирует иррациональную волю, Маркс объявляет движущим принципом истории спор труда и капитала, Ницше сущность мира сводит к воле к власти, то есть в центр субъекта ставится нечто нерациональное. Гуссерль открывает темпоральную составляющую структуры субъективности. Хайдеггер, следуя мысли Ницше, продолжает критику классической рациональности и настаивает на возвращении к бытию в его подлинности. В третей главе речь пойдет о дальнейшей трансформации субъекта. Так Фрейд окончательно лишает рациональность идентичности, сводя всю её деятельность к выражению компромисса между «бессознательным» и реальностью. Структурная лингвистика в лице Ф. де Соссюра, Р.Якобсона, структурный психоанализ Ж.Лакана, структурализм Ж.Делеза онтологизируют принцип бинарной оппозиции или «релевантной корреляции», проблематизируя инстанцию центра, чья неуловимая функция задает всю динамику субъекта.
Структура , трансформируясь на всем пути самореализации предстает в виде
«идеальной» или «означающей» серии, «реальной» или «означаемой» серии и центра различия между ними как инстанции их одновременного схождения и расхождения.

III.1. Переход от феноменологии к психоанализу

Казалось бы, что психоанализ возникает на пустом месте, но это только на первый взгляд. На самом деле теория сексуальности З. Фрейда глубоко укоренена в традиции европейской метафизики. Из наиболее удаленных предшественников Фрейдовой концепции Эроса Платонова метафизика Эроса.
Христианский конфликт духа и плоти, обусловив возникновение репрессивных механизмов, явился определенной провокацией рождения психоанализа как реакции на этот конфликт. Что касается философии Нового Времени, то здесь у
Фрейда также много предшественников. В случае с И. Кантом Фрейд прямо говорит о том, что «категорический императив Канта – прямой наследник
Эдипова комплекса»[214]. То есть кантовский субъект как «моральная самость», замещая Бога как «отца», ограничивает себя природным объектом как
«матерью». Свобода субъекта ограничивается объектом. Гегелевская диалектика господина и раба целиком укладывается не только в типичные отношения половой пары, но несет в себе аффекты садомазохистской схемы. О преемственности libido бессознательной «воле» Шопенгауэра Фрейд говорит сам, когда речь заходит о предшественниках. Генеалогия морального рессентимента и метафизика «воли к власти» Ф. Ницше непосредственно предшествует психоанализу Фрейда, сводя воедино власть, наслаждение и удовольствие от познания. Гуссерлево учение об интерсубъективном символе несомненно поспособствовало созданию учения о символическом в психоанализе, для которого символ – это основа основ. Наконец, хайдеггеровская аналитика
Dasein, его концепция «озабоченного» человека напрямую связывается с психоанализом Фрейда. Лакан считает психоанализ посредником между субъектом абсолютного знания и «озабоченным» человеком. И психоанализ и аналитика
Dasein по разному стремятся решить проблему освобождения человеческого бытия.

Историческая синхронность возникновения равноценных и самостоятельных теорий феноменологии и психоанализа, а также теории относительности, позволяет говорить об их методологической близости, и об общей причине их возникновения, связанной с релятивистским кризисом классического теоретического субъекта. Сдвиг, приведший к их появлению, образован смещением классического Я относительно «дофеноменального»,
«дотеоретического» центра, будь то «бессознательное» в психоанализе или
«абсолютная временная позиция» в феноменологии.

Статичность классического субъекта гарантировалась совпадением его структуры со структурой «неподвижного и неизменного» бытия как космоса,
Бога и автономного разума в соответствующие эпохи европейской метафизики.
Такое положение дела сохранялось до гегелевской историзации субъекта, которая имплантировала в структуру субъективности генетическую составляющую, тем самым темпорализовав ее структуру. Главной чертой теоретической близости феноменологии и психоанализа является та, что Лакан, вслед за Хайдеггером, называет «обусловленность историчностью». И если феноменология обнаруживает темпоральность трансцендентального субъекта, то психоанализ проблематизирует индивидуальную «историю субъекта» как субъекта психоаналитического опыта. В конечном итоге обе концепции выходят к проблеме смерти, которая отбрасывает тень на всю жизнь и деятельность субъекта. Во многом Фрейд остается на принципах классического субъект- объектной оппозиции. Существуют две принципиальные функции субъекта - объект-интенция, прямая направленность и субъект-интенция, обратная направленность, по аналогии с которыми возникают два основные понятия психоанализа - Я-либидо и объект-либидо.

Я-либидо есть функция самоидентификации как принцип регулярного настаивании субъекта на самом себе, эта функция формирует «нарциссический комплекс». Объект-либидо есть функция отрицания объекта как принцип снятия
(Aufhebuhg) иного или другого посредством означающего, эта функция формирует «инцестуозный комплекс» или Эдипов комплекс.

Схема трансцендентальной субъективности, будучи представлена в психоаналитической терминологии, выглядит примерно так. Она осуществляет себя в двух режимах:

1) нарциссическом, который соответствует в гегелевской философии

«бытию-в-себе», чей модус реализуется функцией означивания за счет синтезирующего снятия Имени Отца, функция означающего непрерывно формируя единицу означающего стремится к 0, и

2) инцестуозном, соответствующий в гегелевской философии «бытию –для- себя», который, будучи направлен на объект, опосредствует его через означающее

Такую чисто феноменологическую основочерту сознания, как интенциональность или направленность на нечто иное психоанализ интерсубъективистски обращает в «направленность к Другому»[215] и наделяет сообщение смыслом, чье производство только и только интерсубъективно.
Психоанализ переоткрывает символическую реальность, предполагая вместо трансцендентального субъекта в качестве ее центра Другого. Другой – это тот же трансцендентальный субъект, но со знаком «минус» как знака его позитивного отсутствия.

Психоанализ достаточно глубоко укоренен в классической традиции кроме главного пункта, ставшего поворотным на пути от классической рациональности к неклассической. С ним же по сути совпадает и место, относительно которого была децентрована классическая субъективность. Также произошла некоторая терминологическая трансформация, а, вернее, проекция «сознательных» явлений в сферу «психики»: здесь «идентификация» с объектом понимается как одновременное «вытеснение» (Verdr(ngung), объективация субъекта - в режиме
«фиксации», их обмен осуществляется в режиме «автоматизма повторения». За классической «спонтанностью» (Spontaneit(t) сознания обнаруживается
«дофеноменальный» «первичный позыв» (Trieb), мотивирующий движение сознания как «души»: «Вытесненный первичный позыв никогда не перестает стремится к своему полному удовлетворению, которое состояло бы в повторении первичного опыта удовлетворения; все замены, выработки реакций и сублимаций недостаточны, и из разности между найденным и требуемым удовлетворением создается движущий момент, который не позволяет остановиться в какой бы то ни было из создавшихся ситуаций ... Путь назад к полному удовлетворению, как правило, прегражден сопротивлениями, поддерживающими вытеснения, и, таким образом, не остается ничего иного, как движение в другом, еще свободном направлении развития, правда, без перспективы завершить процесс и достигнуть цели»[216]. «Путь в другом направлении» характеризуется тем, что он асимптотичен. Место, в котором Я достигло бы «своего полного удовлетворения», есть место абсолютной идентификации или место идентификации с «Абсолютом”, в психоаналитическом смысле это место Отца, которое стремится занять, заместить субъект.

Фрейд предлагает два принципа сексуального a priori - Эдипову триаду и бисексуальность. В значительной степени диалектика пола или полового различия развертывается вокруг двух этих признаков. Логика Эдипова комплекса такова, что субъект, прежде чем достигает самоидентификации, которая знаменует окончание полового развития или «либидинальной нормализации» (Лакан), претерпевает две идентификации, основанные на
«опорном принципе» (Ablehnungsprinzip), сначала происходит положительная идентификация с матерью в желании обладать ею, потом—отрицательная идентификация с отцом в желании занять его место. В проделанной психоанализом эволюции была установлена связь позиции отца с его функцией имени. Стремящийся занять место отца субъект жаждет стать собственником имени как активной единицы языка по отношению к зависимому «отчеству».

«Вытеснение» (Verdr(ngung) как модус отрицательной идентификации выражает радиально-центростремительную тенденцию «психики». В логическом смысле «вытеснение» есть синтезирующее снятие (Aufhebung) имени, совершающееся вдоль воображаемой вертикальной оси, осуществляя тем самым идентификацию субъекта как подлежащего высказывания. Мера субъективности раз-меряется зазором как разницей между двумя параллельными кривыми, которые диаметрально стремятся сойтись в точке как вершине вертикальной оси. Мера субъективности, с одной стороны, формируясь в области воображаемого центра объективного горизонта, с другой стороны, проецируется на его периферию, которая представляет последовательную серию сингулярных объектов желания, таким образом, всякий объект желания служит всего лишь отражением желания субъекта, вожделения (die Begierde) субъекта. Субъект стремится выстроить «идентификационное зеркало» и для этого он перестраивает округу бытия, Da-horizont в предметный горизонт, интегрируя в его периферийную серию единичные объекты. Объект как представитель, презентант субъекта есть «симптом» стоящей за объектом субъективности.
Структура субъективности - это «вечно возвращающаяся» сущность, образующая все новые и новые «симптоматические» объекты. Уровень высоты (или глубины)
«воображаемого» вытеснения всегда соответствует радиусу горизонта, на периферии которого «фиксируется» объект как «заместитель» в-за-мен запрещенного. Способ, каким существует обмен между «вытеснением» и
«фиксацией», определяется как «автоматизм повторения» (Делез).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21