Идеологические
представления и ценности
Если
рассмотреть, например, первый горизонтальный раздел матрицы, можно заметить,
что в его «когнитивном» подразделе представлены различные, существующие в
современном общественном сознании способы типологизации общественных систем: 1)
формационный; 2) основанный на критериях свободы и демократии и 3) на уровне
технико-экономического развития общества. Последний способ типологизации в
условиях современного обострения экологической проблематики и угрозы
термоядерной катастрофы все чаще связывается и сливается с критериями
«естественности» и гуманности - гармоничных отношений общества и природы,
способности общественной системы реализовать приоритеты выживания, физического
и морального здоровья человека. Каждый из этих способов типологизации не
является чисто объективистским, ценностно нейтральным, предполагает
предрасположенность к определенной ценностной ориентации. Люди, верящие в
формационный принцип классификации обществ, скорее всего, оппозиционны
капитализму и принимают социалистические ценности в том или ином их варианте
или, по меньшей мере, считают равенство и социальную справедливость
приоритетными принципами общественной организации. Для сторонников капитализма,
даже если они и признают правомерность понятийной пары «капитализм-социализм»,
все же психологически более значимым является противопоставление «свободных» и
«тоталитарно-авторитарных» (отождествляемых с социализмом) обществ.
Типологизация
на основе уровня технико-экономического развития общества, на первый взгляд,
менее идеологична, но и она коррелируется с определенными ценностными
ориентациями. Правда, в данном случае эта корреляция неоднозначна: один и тот
же когнитивный компонент может соответствовать противоположным
идейно-ценностным установкам. Деление обществ на доиндустриальные, индустриальные
и постиндустриальные одинаково значимо и для «технократов», видящих в
техническом прогрессе и экономическом росте генеральный путь к решению всех
проблем человечества, и для «гуманистов» и «экологов», акцентирующих
антигуманные последствия этих процессов.
Ряд
ценностей, включенных в 1-й раздел матрицы, вообще не имеет явного отношения к
абстрактно-теоретической типологизации обществ. Объектом соответствующих
установок является не тип общественного устройства - формы собственности и
власти, но принципы организации, функционирования и развития данной
общественной системы. Эти ценности фиксируют выбор между приоритетами порядка,
дисциплины, стабильности, верности традициям, жест ко иерархической организации
власти и свободной от жестких правил и социального принуждения
жизнедеятельности людей, инициативы, добровольности, постоянного обновления,
неинституциональной и неформализованной «прямой» демократии. Соответствующие
системы ценностей на Западе обычно обозначаются как консервативная и либеральная,
существуют они и при «реальном социализме». Западные консерваторы и либералы
могут быть одинаково привержены принципам частной собственности, свободной
конкуренции и парламентской демократии, а «социалистические» - государственной
собственности, планированию и «партийному руководству».
«Независимость»
консервативно-либерального спектра ценностей от обобщенных представлений о
типах общественного устройства вместе с тем далеко не полная. «Социалистические
ценности» Горбачева - нечто существенно иное по сравнению с социализмом Сталина
и Суслова, Брежнева. Те, кто хочет реформировать существующие институты и
отношения, нуждаются в каких-то когнитивных ориентирах реформирования, и в
качестве таких ориентиров нередко выступают идеи или опыт альтернативных общественных
систем. Западные либералы и реформаторы в те времена, когда социализм был еще
не общественным строем, но идеологическим проектом и социальным движением,
исходили из необходимости ответить на «социалистический вызов». А позднее
придумали теорию конвергенции - объединения «сильных сторон» капитализма и
социализма. Хрущев и Горбачев, проводя свои реформы, призывали учесть
«положительные стороны» западного опыта. Соответствующие тенденции проявлялись
и на уровне массового сознания. Характерно, что в ситуациях, когда знаний об
альтернативных системах и соответствующих им ценностям по тем или иным причинам
не существует, социально-политическая психология испытывает дезориентацию,
возникает острый дефицит общественных целей.
Психология
кризиса
После краха
«реального социализма» и надежд на его гуманизацию, на конвергенцию
противоположных систем такой дефицит ощущает западное общество. С ним связаны
концепции «конца истории»: в обстановке относительного экономического
благополучия и беспрепятственного технического прогресса, краха «формационного»
соперника теряется цель дальнейшего исторического движения. В
постсоциалистических обществах, особенно в республиках бывшего СССР когнитивный
кризис носит намного более острый характер. Потерял былое значение выбор между
социализмом и капитализмом: социализм изжил себя, а ориентация на
«капиталистические» ценности свободного рынка, экономической и политической
демократии, как бы они ни были привлекательны для многих, не приносит и,
очевидно, не принесет в обозримом будущем «капиталистического» процветания;
пока она сопряжена для многочисленных групп общества с лишениями и бедствиями.
В этих условиях установки высшего уровня, обобщающие основные принципы
общественного устройства, в большой мере обессмысливаются. Понятия
«капитализм-социализм», «демократия - диктатура» слабо воспринимаются в
основной толще общественного сознания, ибо никак не соотносятся с реалиями
повседневной жизни. Эти реалии - цены и доходы, богатство и бедность, власть
сильных и богатых, произвол, насилие и преступность, этнические противоречия и
конфликты - вытесняют из общественной психологии знания и ценности
абстрактно-идеологического ряда. Ускорение деструктивных, энтропийных процессов
во многих сферах экономической и социальной жизни сосредоточивает
познавательные интересы людей на проблемах стабильности и порядка, решающее
ценностное значение приобретает преодоление этих процессов, угрожающих их
безопасности, жизненному уровню и социально-профессиональному статусу.
В ноябре
1993 г. 82% опрошенных россиян назвали наиболее тревожащей их проблемой
российского общества рост цен, 64,7 - рост числа уголовных преступлений, 47,2 -
кризис экономики и спад производства, 38% - рост безработицы. По сравнению с
этими проблемами все, что удалено от повседневной жизни, - как общие принципы
социально-экономической системы, так и политическая сфера - представляется
намного менее значительным. Так, уход от идеалов социальной справедливости
тревожил лишь 8,6% респондентов, обострение национальных отношений - 14,4,
конфликты в руководстве страной 19,8, конфликты на границах России - 15,2%. В
собственно политической области наиболее значимой для россиян была проблема
слабости, беспомощности государственной власти (ее выделили около 28%).
Если
отдельно рассмотреть центральную для массовой психологии россиян установку на
стабильность и порядок, ее структура будет выглядеть примерно следующим
образом. «Силу» этой установки определяет психологическое состояние людей,
порождаемое повседневным жизненным опытом, а также пессимистическим и тревожным
социальным «климатом», поддерживаемым, в частности, средствами массовой
информации. О том, каким в рассматриваемый период было это состояние,
свидетельствуют данные тех же опросов. В октябре 1993 г. 69% опрошенных
испытывали неуверенность в завтрашнем дне, 67,8% - не чувствовали себя в
безопасности на улице, в ноябре у половины респондентов в предшествующие опросу
дни преобладали настроения напряжения, раздражения или страха, тоски. Отсюда
острая потребность в надежности, уверенности в жизни, которая выразительно
подчеркивается выявленными тем же опросом предпочтениями и психологическими
«дефицитами». Большинство опрошенных было в октябре удовлетворено своим
положением в обществе, семейной жизнью, здоровьем и кругом общения, 43% -
работой (неудовлетворено - 22), жизнь большинства (62,5%) осложнена низкими
доходами и 68,7% не надеялись на улучшение своего материального положения в
ближайшие полгода. Если бы можно было выбирать, половина предпочла бы
гарантированные, стабильные, но невысокие доходы и лишь пятая часть высокие
доходы, но без гарантий на будущее.
Ведущая для
большинства личная потребность в экономической стабильности и физической
безопасности порождает соответствующую ей приоритетную социально-политическую
ценность. Она усиливает традиционную для советского общества когнитивную
установку, возлагающую основную ответственность за макроэкономические и
макросоциальные явления на государственную власть. В октябре 1993 г. на вопрос
о силах, способных вывести Россию из кризиса, 42% опрошенных ответили «сильное,
властное руководство страной», 11% указали на местные власти и еще треть не
смогла найти в российском обществе таких сил. Лишь незначительное меньшинство
(немногим более 10%) сочли, что страну могут вывести из кризиса собственно
экономические действующие лица (руководители государственных предприятий,
предприниматели, «такие люди, как мы»).
Было бы
неверно думать, что россияне полностью равнодушны как к проблематике
социально-экономического строя общества, так и к его влиянию на переживаемую
ситуацию. Однако по причине упомянутого выше когнитивного вакуума,
дискредитации старых (социалистических) и абстрактно-декларативного характера
новых (рыночных) ценностей уверенный и необратимый выбор между ними крайне
затруднен. В октябре 1993 г. на вопрос «Какая экономическая система на Ваш
взгляд лучше?» одна треть респондентов не смогла ответить и еще по одной трети
дали альтернативные ответы: экономика, основанная на государственном
планировании и на рыночных отношениях. Эти данные показывают, что у большинства
общие мировоззренческие (социалистические и рыночно-капиталистические)
установки слабо соотносятся с видением причин кризиса и путей выхода из него.
Если допустить, что группа сторонников рыночной экономики в значительной мере
совпадает с тем меньшинством, которое в ходе опросов относительно оптимистично
оценивает свое экономическое положение и психологическое состояние, то
большинство настроенных пессимистически и негативистски, колеблется между
мировоззренческим вакуумом и ностальгией по социализму.
Черпая
представления о способах выхода из кризиса из старого когнитивного багажа,
большинство россиян не находили в сегодняшней политической действительности
никого, кто мог бы осуществить этот выход. В ноябре 1993 г. лишь пятая часть
опрошенных считала, что выходу из кризиса способствует деятельность президента
страны, 19% - правительства, 12% - местных властей25- Таким образом,
когнитивный и ценностный компоненты установки на сильную государственную власть
как гаранта социально-экономической стабильности вступили в конфликт со знанием
о реальной власти. Наряду с накопившимся протестом и возмущением этот конфликт,
видимо, был одной из важнейших причин массированного голосования на декабрьских
выборах 1993 г. за Жириновского. Решающими преимуществами этого деятеля перед
соперниками были, во-первых, успешно сформированный им образ «силы»,
«решительности» и, во-вторых, афишируемая несвязанность с нынешней «слабой» или
какой-либо прошлой властью.
По сравнению
с этими преимуществами собственная идейно-политическая платформа Жириновского
не имела особого значения для большинства избирателей.
Между
эмоциями и сознанием
Изложенные
наблюдения позволяют высказать предположение о ведущей роли ценностных и
аффективных компонентов установок в психологических реакциях на
социально-политические события и ситуации. Когнитивный компонент играет роль
«поставщика» материала для формирования содержания ценностей, но в процессе
этого формирования происходит отбор знаний, подгонка их под некий «психологический
заказ». Этот «заказ на знания» представляет собой не что иное, как выражение
потребностей субъектов психики. Ценности потому и играют роль «заказчика» по
отношению к знаниям, что они суть осознанное выражение потребностей. Однако и
сами ценности, чтобы выполнить эту роль, должны подвергнуть себя сортировке и
структурированию, выделить в себе компоненты более и менее значимые для
субъекта, отбросить в осадок то, что является для него механическим
заимствованием от других и не коренится в его собственных, переживаемых им
потребностях.
Критерием
такой сортировки и отбора являются эмоции субъекта по поводу объектов, ситуаций
и событий. В некоторых современных психофизиологических концепциях
подчеркивается роль эмоций как «сигнализатора» потребностей, наиболее
непосредственного и непроизвольного, т.е. не контролируемого сознанием их
выражения в психике26. Получается, что в определенном смысле аффективные
компоненты установок «главнее» ценностных и когнитивных. Подобная
направленность внутренних структурных связей компонентов установки, очевидно,
не является единственно возможной. Она действует прежде всего в тех случаях,
когда источником потребностей является физиологический или психологический
дефицит, не зависящий от сознания субъекта. Но бывают ситуации, в которых
вполне осознанные идеологические и политические установки глубоко
интериоризированы субъектом, выражающие их ценности и знания образуют
содержание его собственных потребностей. В таких случаях сами эти ценности и
знания являются источником эмоционального отношения к явлениям
общественно-политической жизни.
Именно по
такой схеме строилась психология многих сторонников российской «непримиримой
оппозиции», для которых любое негативное явление в экономической и
социально-политической жизни было свидетельством пагубности
антисоциалистической или «антипатриотической» политики властей.
Социалистические и националистические ценности, обслуживающие их когнитивные
установки (о превосходстве социализма и «великом социалистическом прошлом», о
самобытности, историческом призвании и имперских национальных интересах России,
о «жидо-массонском заговоре» и т.п.) у идейных противников либеральных реформ
первичны по отношению к их эмоциональным реакциям на происходящее в стране.
Вместе с тем
массовая неидеологическая оппозиция либерально-реформистскому курсу, переросшая
в ностальгию по социализму и Советскому Союзу, питалась в значительной мере
именно эмоциональными реакциями. Для сторонников же этого курса, в особенности
из более образованной и интеллектуально развитой среды первичным звеном
политических установок часто был когнитивный компонент - знание об
экономической и социальной эффективности свободных рыночных отношений.
Свобода или
равенство?
Указанные
теоретические предположения трудно подтвердить строго формализованным и
квантифициированным эмпирическим материалом. В научной литературе едва ли можно
отыскать эмпирические исследования, в которых социально-политические установки
и их компоненты были бы представлены с такой степенью охвата и детализации, как
это предусматривается предлагаемой матрицей. Скорее, можно найти работы, данные
которых корреспондируют с теми или иными ее фрагментами. Так, эмпирические
исследования ценностей могут быть использованы для изучения вертикальных связей
различных уровней матрицы - между ценностями, входящими в различные установки.
В масштабном
исследовании ценностей западноевропейцев, выполненном в 1981 г. под
руководством известного французского социопсихолога Ж. Стотзеля, выявляются
корреляции между массовыми политическими ориентациями и общей системой
ценностей. Для людей с правыми политическими взглядами наиболее значимыми
являются национально-патриотические ценности, для левых - свобода,
справедливость, мир. Левые чаще правых активно интересуются политикой. Наименьший
интерес к ней и вообще приверженность какойлибо из «высших»
общественно-политических ценностей испытывают люди, не имеющие четко выраженных
правых или левых взглядов. При движении от левой к правой части политического
спектра возрастает доверие к большинству политических и социальных институтов.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
|