Нельзя не отметить, что
проблема духовности в отечественной философии в отличие от культуры западной
философской мысли была представлена не стройной системой строгих по логике
взглядов и категорий. Она рассматривалась преимущественно «художественно»,
образно. В центре духовных исканий русских мыслителей всегда были проблемы смысла
человеческой жизни, жертвенного служения ближнему, любви, сострадания,
милосердия. Отечественная философская мысль постоянно «подпитывалась» примерами
«высокой» Веры, Подвига и Жертвы, примерами достигнутого уровня развития
духовных потенций личности. Такое положение вещей раскрывало онтологическую
природу ее сущности и обеспечивало реалистичное и исторически конкретное
рассмотрение.
Обратимся к пониманию онтологической истинности феномена
человеческой духовности в трудах русских религиозных философов. Явное видение
духовности человека в ее онтологически возможной данности и возможности
реального существования различных видов и типов в зависимости от специфики
бесконечного содержания личностного духа, мы находим в философском наследии
выдающегося русского философа В.С. Соловьёва.
В сочинениях мыслителя представлен основательный анализ
проблемы того, что сохранено в глубине человеческого существа, того, что
свидетельствует о себе в качестве высшего человеческого достоинства и
онтологической истинности человека, то есть феномена человеческой духовности,
ее сущности и онтологических оснований. В работе «Оправдание добра», определяя
духовность как «стыд, милосердие, благоговение перед добром», B.C. Соловьёв
пишет: «Стыдясь быть только животным, человек тем самым показывает, что он не
есть только животное, а еще нечто другое, и притом высшее (ибо со стороны
низшего или равного стыд не имел бы смысла)[115].
Говоря об онтологической
истинности феномена человеческой духовности нельзя не отметить, что в основу
своего труда по практической этике – «Духовные основы жизни», В.С. Соловьев
положил не мистические учения, не гуманитарные принципы, а часть Нагорной
Проповеди Иисуса Христа – молитву Господню: «Отче наш». Другими словами, для
философа В.С. Соловьева практическим путем выражения истинной духовности,
выражающейся в благочестии, богобоязненности и внутреннего добровольного
подчинения сверхчеловеческому началу, является именно молитва, как личное и
прямое общение с Богом. «Человек должен не только верить в Бога или думать о
Боге, но жить по-Божьи»[116].
В этой богобоязненной, благочестивой жизни «хождения перед Богом» и пребывания
в вере состоит истинная духовность, которая может параллельно выражаться и в
сверхъестественных духовных проявлениях. «Христиане всех эпох испытывали нечто
общее им всем: дух набожности и милосердия, осенявший всех на кого нисходила
благодать, – то особое внутреннее состояние, которое характеризуется любовью и
смирением, безграничным доверием к Богу, строгостью к себе, снисходительностью
к другим»[117].
В метафизике всеединства В.С. Соловьева феномен человеческой
духовности многогранно определен, но для нас интересен не столько его
философско-исторический и этический смысл, что, безусловно, само по себе
интересно, сколько онтологически истинный. Мыслитель указывает на духовность
как на категорию объемлющую психо-физиологическое существование человека.
Причем истинная сущность духовности в действительности выражается в приоритете
высшего духовного начала над природным, состоящим в том, «чтобы осуществить во
всем нашем бытии разумную идею добра»[118].
К тому же ««Плоть есть бытие, не владеющее собою, всецело обращенное наружу …
расплывающееся во внешности и кончающее реальным распадением; в
противоположность этому дух есть бытие по внутренним определениям, вошедшее в
себя, самообладающее и действующее наружу собственною свою силой, не переходя
во внешность, не теряясь и не разрешаясь в ней»[119]. Таким образом,
духовность по Соловьеву это не уход «в пустыню», это не самоцельное уничтожение
тела и души (часто доходящего до юродства, воспеваемого некоторыми
ревнителями), а подчинение тела, воли, разума и эмоций духу, как высшей
инстанции конституции человека, подчиненному, в свою очередь, Святому Духу. «… подчиняй
плоть духу, насколько это нужно для его достоинства и независимости. Имея
окончательною, уповаемою целью быть полным господином физических сил своей и
общей природы, ближайшею, обязательною своей целью ставь: не быть, по крайней
мере, закабаленным слугой бунтующей материи, или хаоса»[120]. Власть «духа» над
«плотью» делает человека более свободным в выборе добра и дает больше
возможностей для реализации «должного» и «желанного», тогда как человек,
находящийся во власти животных инстинктов, имеет гораздо меньшую свободу для
этого выбора и меньше возможностей для реализации «должного» и «желанного».
Человек может иметь формальную внешнюю свободу деятельности, но, будучи рабом
собственной животной природы, он и внешнюю свободу самодеятельности обратит во
зло. «Человек, – пишет В.С. Соловьев, – должен укреплять дух и подчинять ему
плоть не потому, чтобы в этом была цель его жизни, а потому, что, только
освободившись от рабства слепым и злым материальным влечениям, может человек
служить как следует правде и добру и достигнуть своего положительного
совершенства»[121]. И
здесь онтологически истинный смысл духовности человека заключается в цельности:
«ложная духовность, – отмечает В.С. Соловьев, – есть отрицание плоти, истинная
духовность есть ее перерождение, спасение, воскресение[122]. Русская религиозная
философия обращена по своему замыслу к «сердцу» человека, к его духовной,
нравственной сущности. Сладость «сердца» и любви — основа и начало всему
сущему. Духовность, как начало всему, есть сила, охватывающая макрокосм,
микрокосм и мир культурной символики.
С точки зрения принципа всеединства, человеческая духовность
есть сложное системное образование, интегрирующее в себе такие добродетели или
грани человеческого духа, как самосознание, мораль, понимание смысла жизни,
свобода, творчество, любовь, трансцендентность и др. Онтологическая истинность
духовности, безусловно, определяется входящими в нее компонентами (в том числе
и компонентами красоты). Истинность духовности выражается ее интегральным,
целостным характером. Пытаясь определить содержание духовности, В.С. Соловьев
приходит к выводу, что ни один из этих компонентов, взятый в отдельности, не
представляет ее целостности. «Благоговение, сострадание, самообладание (аскеза)
– таковы нравственные черты нормального, духовно-здорового человека. Эти три
добродетели неотделимы друг от друга, они дополняют одна другую и лишь в своей
совокупности образуют нормальный нравственный характер. Взятые отдельно, они
приводят к нездоровой односторонности. Так, благочестие без любви и аскезы –
это ложная, нездоровая лжедуховность, ханжество; не святость, а святошество,
пустосвятство. Любовь к человеку без любви к Богу вырождается в односторонний
гуманизм, в человекоугодничество, в человекобожество (обожание – не обожение! –
человека). Аскеза без любви и смирения, умерщвление плоти без любви к Богу и
человеку создает тип, который Соловьев называет «святой сатана»[123].
В тоже время
содержательная специфика каждой грани человеческого духа определяет и
конкретизирует истинную реальность существования человеческой духовности в ее
множественности форм, разнообразии видов и типов. Более того, эти «духовные
силы, способности имеют значение только как способы внешнего выражения … как
способы или средства осуществления … содержания духа»[124]. В.С. Соловьев,
таким образом, подходит к «пределам» существования духа «для себя». Принцип
развития личностного духа здесь является безусловным. Дух человека, пишет В.
Соловьев: «должен быть занят не собою, а своим безусловным будущим содержанием»[125].
По Соловьеву истинна та духовность, которая в своей конструктивной духовной
мощности гармонично сбалансированных в ней онтологических компонентов
представляет собой реализацию духовных потенций человека. Отсюда духовность в
своей онтологически истинной данности предстает как гармоничное и
сбалансированное развитие в человеке его составляющих, когда «и ваш дух и
душа и тело во всей целости» (1Фе. 5.23).
Онтологическая самобытность человеческой духовности в факте
ее реального существования (функционирования) обнаруживается в «философии
сердца» П.Д. Юркевича. «Сердце есть средоточие душевной и духовной жизни
человека»[126]. В
сердце как центр «внутреннего человека» П.Д. Юркевич помещает такие интенции
духа как воля, желание, душевные чувства, страсти и волнения, совесть и стыд,
доброта и моральный долг, любовь и вера, познание и понимание. Здесь нельзя не
привести мнение Н.А. Бердяева, утверждающего, что «Дух … на Земле … выразим не
в объективных структурах, а в свободе, справедливости, любви, творчестве, в
интуитивном познании, не в объективности, а в экзистенциальной субъективности»[127]. В религиозном
экзистенциализме при рассмотрении личности в качестве признаков духа
указываются: разум, чувство долга, совесть, милосердие, добротолюбие, стыд,
справедливость, любовь, сердечность, раскаяние и др. Поэтому П.Д. Юркевич
совершенно справедливо полагал неверным сведение духовности к мышлению или к
предметному дискурсу. Мир «…существует и открывается первее всего, – пишет он,
– для глубокого сердца и отсюда уже для понимания мышления»[128]. К тому же одна из
«тайн», раскрывающих истинность духовности заключается в том, что человеку
обычно трудно говорить о ней. Он не может без внутреннего трепета углубляться в
проблему любви, красоты и других предикатов, составляющих существо духовности. Гораздо
легче говорить о таких рациональных предпосылках духовности, как «стремление к
познанию мира и своего места в мире», «поиск смысла жизни» и т.п. Если
следовать логике С.Л. Франка, то те предметы, о которых человек не стыдится
говорить открыто, не представляют собой его подлинное существо. Иными словами,
онтологическая истинность феномена человеческой духовности состоит в дополнении
мира человека, состоящего, прежде всего, из определенных внутренних состояний,
характеризующих духовность, объективным миром и миром познания. Истинна та
духовность, которая может быть обнаружена и реализована только на основе
единства постижения свободы, знания и любви, единства иррационального и
рационального. Причем полнота онтологической истинности духовности человека требует,
чтобы все элементы ее существования соответствовали всем элементам ее сущности.
Онтологическая истинность духовности требует всесторонности и полноты учета
всех элементов в сумме и в целом. Это положение П.Д. Юркевича разделялось
многими русскими философами, в том числе, и Н.А. Бердяевым.
Идея всеобщности (тотальности) духовного, постоянно собой
репрезентирующая в актах экзистенциального мира истинность феномена
человеческой духовности, составляет один из центральных пунктов в работах
русских религиозных философов серебряного века. Так В.В. Зеньковский пишет, что
«начало духовности в человеке не есть некая особая и обособленная жизнь, а есть
творческая сила, энтелехийно пронизывающая собой всю жизнь человека (и души и
тела) и определяющая новое качество жизни»[129].
Н.А. Бердяев вслед за В.С. Соловьевым подчеркивает, что духовность совсем не
противополагается душе и телу, но что она овладевает ими и преображает их,
содействует духовной освобожденности и возвышению. ««Духовность», – пишет Н.А.
Бердяев, – не противоположна «телу» или «материальному», а означает его
преображение, достижение высшей качественности целостного человека, реализацию
личности. Личность реализуется через победу духа над хаотическими душевными и
телесными элементами»[130].
Апологизируя
включенности природной жизни в духовность, Н.А. Бердяев указывает, что духовная
жизнь не является реальностью, существующей параллельно действительности
физической и психической, но что она «вбирает в себя всю действительность», так
как «дух совсем не противоположен плоти, плоть есть воплощение и символ духа».
Сама материя есть лишь символизация внутренних состояний духовного мира, его
вражды и раздельности, а не субстанция, существующая сама в себе. Не
спиритуализм и не отвлеченную духовность, писал Н.А. Бердяева, мы утверждаем, а
символизм и конкретную духовность. И в этой непосредственной конкретизации
внутреннего высшего в материальном и действительном проявляется истинность
феномена человеческой духовности.
Духовность в своей онтологической экспликации и истинности
есть та сила, идущая из глубины человека – его глубинного «Я», несущая в себе
освобождение, преображение, красоту и человечность. Причем дух, как субстанция
духовности и Божественное начало в человеке, аксиологически наполнен и
функционально аксиологичен. Дух – это истина, красота, добро, смысл и свобода.
При этом он принадлежит личности и раскрывается в ней. С помощью духа
происходит преодоление животной, дикой, варварской природы человека, подлинно
возрастает и аксиологически наполняется его сознание, осуществляется духовное
пробуждение человека, являющееся движением к подлинному бытию. Духовность
выступает как демаркационная линия между царством животных и обществом. В таком
своем истинном данном ей качестве духовность, образует и поддерживает личность
в человеке, помогает удержаться от отчаяния, дает определенную независимость от
мира (социума), помогает обрести смысл жизни и высокоразвитое чувство моральной
ответственности. Красота как критерий духовности и ее онтологической
истинности, «спасает» мир, но, отнюдь, не сама по себе, а посредством «сердца»
и любви. Поначалу «сердце» обретает способность к видению красоты, а уже потом
красота воспломеняет «сердце», которое спасает мир любви.
Вместе с тем, несмотря на то, что духовность человека всегда
субъективна, то есть смысловое содержание данного феномена кроется в тайнах
организации духа человека, а не в социальной детерминированности, действие ее
проявляется непосредственно в прорыве в социальную жизнь (по Бердяеву «дух
индивидуализирует»). Дух, утверждает Н.А. Бердяев, выражает себя «социально».
По утверждению философа «социальный вопрос есть вопрос человечности»[131].
Поэтому, по Н.А. Бердяеву, истинна та духовность, которая прорывается в
объективированный мир, делая его лучше и краше[132].
К тому же реализация духовности или духовное освобождение,
считает Бердяев, должно сопровождаться переходом к конкретности, а не к
абстракции. Духовности отвлеченной, которую он характеризует как очень
несовершенную форму духовности, отвлеченной от жизни мира природного, философ
противопоставляет духовность конкретную, преображающую и просветляющую жизнь
мира.
Данная мысль философа указывает на то, что духовность, взятая
в ее онтологически истинном факте реального существования, – это не «уход» в
«поднебесные сферы» чистых идей и не изоляция в «башне из слоновой кости», это
не означает «отвращения от множественного, от индивидуального в мире»[133].
«Духовность, отворачивающаяся от множественного мира, как, например, некоторая
форма духовности Индии, Плотина, монашеской аскезы, не может быть признана
истинной, поскольку она противоречит богочеловеческому характеру христианства и
завету Христа о любви к ближнему. Христианская духовность есть не только
восхождение, но и нисхождение, и только такая духовность человечна»[134]. Миссия истинной
духовности – придание духовной сущности окружающему миру, одухотворение
реального мира вещей через любовь к нему, личное творчество и свободу.
Одухотворение мира – это «снятие» его чуждости и «инаковости» человеку,
обретение родства с ним, общение в симпатии и любви, преодоление отчужденности,
персонализм, выражение лично-индивидуального характера всякого существования,
переход в царство свободы, победа над рабством необходимости, преобладание
творчества над приспособлением. Как следствие победы духа над рабством исчезает
страх жизни и страх смерти. Поэтому человек с сильно выраженной духовностью
вовсе не обязательно должен удалиться от исторической жизни, напротив он может преображать
мировую и историческую жизни, будучи при этом свободным от ее власти. Н.А.
Бердяев указывает, что «Дух и духовность перерабатывают, преображают,
просветляют природный и исторический мир, вносят в него свободу и смысл»[135]. Исходя из целостного
представления об истинности феномена человеческой духовности историческая, то
есть конкретная жизнь, по Бердяеву, есть жизнь духовная, отображенная «во
времени, в раздельности».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26
|