Война является экстремальным режимом существования как всего человеческого общества, так и самого человека. Однако такой экстремальный режим длится не считанное время, а охватывает достаточно большой, если не сказать огромный, исторический отрезок в развитии человечества. Это, если исходить из общего количества войн (свыше 15 тысяч), которые пришлись на историю существования человечества и количества лет, которые приходятся на период ведения боевых действий, а точнее на существование человечества в состоянии мира.

Такое явное несоответствие постоянно заставляет различных ученых и исследователей рассматривать проблему природы войны и ее места в истории человека и человечества.

Рассматриваемая с этих позиций война есть феномен биологический по происхождению, культурный по способам осуществления и социальный по содержанию, такая ее трехсторонность коррелирует со структурой бытия ведущего войну человека – био-социо-культурной (1).

Поэтому и бытие человека, его внутренний мир в таких экстремальных ситуациях весьма специфичны. Этот мир во многом зависит от того, к какой категории относить того или иного человека, испытавшего на себе воздействие войны, каковы мотивы и формы его деятельности в чрезвычайных ситуациях.

Если обратиться к военно-антропологическим исследованиям, то можно согласиться с констатацией того факта, что "пока приоритеты отдаются "человеку войны" – участнику сражений, но определенный интерес проявляется и "труженику тыла", а также, применительно к периоду Великой Отечественной войны – к эвакуированному населению" (2). Вместе с  тем это деление можно и нужно продолжить. Пристального внимания исследователей требуют и другие категории людей: военнослужащие, находящиеся не в боевых порядках, а в частях и соединениях  военных округов, не привлекаемых к военным действиям; лица в тылу, не связанные с обеспечением военного производства или обеспечением деятельности действующей армии.

Наконец, можно говорить еще о некоторых категориях людей: тех, кто не имеет родных и близких в вооруженных силах, а, следовательно, отстоит далеко от постоянного ожидания того, что кто-то из них погибнет, пропадет без вести, будет ранен и т.д.

Можно констатировать и то, что пока объектом пристального исследования не стала такая достаточно специфическая категория людей, как беженцы. Хотя, если обратиться к истории российского государства в XX веке, можно увидеть, что беженцев на протяжении этих войн в нашей стране было достаточно много. И здесь достаточно остро встают проблемы адаптации данной категории людей к новым условиям, их отношения к "местной культуре" и, соответственно, восприятия местным населением вновь прибывших.

Все эти тематические пласты могут являться как объектами самостоятельного исследования, так и частью комплексного исследования конкретных войн. Ведь в настоящее время все более пристальный интерес начинает проявляться к гендерному аспекту проблемы человека в войне. И здесь, безусловно, заслуживают интереса материалы, посвященные  участию женщин в войне, опубликованные в коллективном исследовании "Военно-историческая антропология. Ежегодник. Предмет, задачи, перспективы развития" (3).

Однако у всех этих категорий людей можно выделить определенную проблематику, волнующую каждого, воплощающуюся в мыслях, поступках, действиях. Это война в сознании человека, образ врага и тема возмездия, война как пограничная ситуация, семья, любовь и дружба, быт (фронтовой и в тылу), отношение различных категорий людей к собственному материальному и финансовому положению и др. Это на уровне анализа войны со стороны отдельного индивида.

Но на уровне общественном требуется исследование совершенно других аспектов: взаимосвязь войны с процессами модернизации, ее воздействие на механизмы и формы общественного развития, массовое сознание и историческая память народов, ценностные ориентиры, общественная мораль и поведенческая практика и т.д. Так, например, В. Заболотный говорил по этому поводу: "Она (война) суровый, беспристрастный экзамен психофизическому содержанию народов; она требует проявления силы, мощи, энергии и раз эти качества налицо – народ, их проявляющий, играет в сонме народов значение первостепенное; если же нет, если народ ослабел, одряхлел, изнежился, словом, если он истощился в силе, война беспощадно осуждает его на гибель, на вырождение, исчезновение, в этом случае она поступает подобно нелицеприятному неподкупному судье …" (4).

Таким образом, стремясь охватить весь спектр обозначенных проблем, рассматриваемых через призму анализа войны, мы с необходимостью подходим к выделению нового понятия, только входящего в обиход общественных наук. Речь идет о военной культуре общества.

Военная культура представляет собой такую теоретическую конструкцию, которая обеспечивает анализ гражданской жизни общества и ее выражения в военно-политической сфере. Она предполагает военно-политическое осмысление различных общественных проблем и перевод их в практическую плоскость военно-политической деятельности. Эта культура закономерно проявляется в военно-политических отношениях между государствами, социальными институтами, людьми и их деятельности, способствующей укреплению общества и государства. Она придает им особый смысл, определяет цели, мотивы и образцы, реализует связи и формы отношений и общения. Посредством нее  оформляются и осуществляются военно-политические интересы социальных субъектов, их права и ответственность. Ведь в основе поведения людей лежат ценностные ориентации и установки, способствующие выбору гражданской позиции, а, следовательно, и способа деятельности в военной сфере. Компонентами таких позиций являются не только военно-политические ценности, но и нравственные, психологические составляющие военно-политического сознания, сформированные в процессе освоения и оценки военно-политической действительности. Поэтому культурные качества субъектов и их взгляды играют важнейшую роль в воплощении военно-политических норм и институтов.

К сожалению, сложно определить грань между военной культурой общества и военной культурой армии, между военной культурой общества и военным искусством. С одной стороны – в силу того, что на примере армии с ее составляющими (организация, вооружение, боевая техника, численность, обученность и т.д.), кажется, легче всего анализировать военную культуру общества. Здесь достаточно отчетливо видно, что происходит. Здесь все поддается учету, цифровому выражению: количество единиц вооружения и боевой техники, количество личного состава, число грубых нарушений воинской дисциплины, количество небоевых потерь, число потерь в боевых действиях и т.д. С другой стороны, в силу недостаточной разработанности учеными данного понятия.

Введение нового понятия должно быть органичным для данной научной системы. Оно вступает в сложные связи со всем категориальным аппаратом и должно найти свое место в отражении определенной стороны действительности. Очевидно, что необходимо определить соотношение военной культуры с такими более широкими понятиями, как "культура", "политическая культура" и др. При этом необходимо выяснить их субординацию, взаимную обусловленность и выводимость.

Военная культура выступает частью общей культуры человеческого общества. В силу этого, военная культура, определяясь как часть общей культуры,  также может  быть исследована с различных дисциплинарных позиций. В отношении трактовки понятия и феномена культуры существует достаточно много методологических подходов и парадигм исследования: культурологический, философско-исторический, цивилизационный, семиотический, аксиологический, социологический и т.д. Каждый из этих срезов не исключает друг друга, а напротив, дополняет, при этом рассмотрение культуры под тем или иным углом дает полную всестороннюю картину данного феномена. Объективно, это предполагает экстраполяцию данных подходов на военную культуру, что позволяет выработать частную методологическую парадигму ее исследования с учетом особенностей объекта и предмета анализа, решаемых задач.

Примечания

1. Каган М.С. Война и культура. Первая мировая война: история и психология: Материалы Российской научной конференции / СПб.: Нестор, 1999. – С. 4.

2. Рыженко В.Г. Беженцы периода гражданской войны (к вопросу об использовании материалов центральных архивов) // Человек и война. XXвек: проблемы изучения и преподавания в курсах отечественной истории. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Омск. 14-15 мая 2002 г. – Омск: Омский государственный университет, 2002. – С. 23.

3. Военно-историческая антропология. Ежегодник. Предмет, задачи, перспективы развития. – М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2002. – С. 346 - 379.

4. Заболотный В. Роль войны в истории развития культуры // Война и мир. – 1906. – № 10. – С. 130.  

В.Л. Хамов,

филиал РГСУ,

г. Каменск-Шахтинский

политическая культура и воинственность

(антропологический аспект)

Политическая культура общества в последнее время активно переосмысляется в русле произошедших в последней четверти XX века антропологического и лингвистического поворотов. Она достаточно широко изучается как собственно политической наукой, так и историей, культурологией, философией, социологией, психологией и т.д. В наше время актуализировался и еще один срез в изучении политической культуры общества – антропологический.

Обращение к политической культуре общества через призму антропологии реально позволяет проанализировать и проследить поведение человека и общества в функционирующей политике, а также те аспекты политической жизни, которые определяют подготовку человека к участию в политической деятельности. Иными словами говоря, политическая культура общества позволяет рассмотреть не только саму политику как социальный феномен, но и изучить "человеческое измерение" всего общества с позиций политической культуры реально функционирующего общества.

Политика является специфическим общественным явлением, характеризующим состояние общества в противостоянии социальных и политических групп друг другу, и именно это обстоятельство требует специфических подходов и методов изучения такого состояния.

Можно выделить комплекс ключевых задач исследований в предметных рамках политической науки в контексте антропологии:

-        определение того общего во всех политических явлениях, что влияет на психологию социума в зависимости от специфики конкретной политической системы с присущими ей параметрами (идеологическое обоснование политических целей, социально-политический контекст т.д.);

-        анализ ценностей, представлений, верований, традиций и обычаев всех социальных категорий в контексте функционирования политических институтов;

-        изучение взаимовлияния идеологии и психологии в политике, в том числе идеологического ее оформления, механизмов формирования политических символов, их роли и места в мифологизации политического сознания;

-        изучение диалектики соотношения образа политики и реальных политических деятелей в массовом общественном сознании и сознании ее непосредственных участников;

-        изучение диалектики соотношения образа "свой-чужой" и формирования образа врага в ситуации политических кризисов;

-        анализ проявлений религиозности и атеизма в политике, включая массовые суеверия как одну из форм бытовой религиозности;

-        изучение влияния социальных и социально-демографических факторов и их параметров на политику.

К этому следует добавить, что в самой реальной политической культуре (если ее применять к анализу политической культуры в нашем государстве российском) существуют компоненты, которые явно не вписываются в ее содержательный статус и категориальный строй. Далеко не случайно отечественные интеллектуалы методологические особенности российской духовности и политической жизни традиционно выводили из специфики ее главного объекта – самой России. "Старую Русь надо угадать", – писал А.С. Хомяков. "Все, что мы утверждаем о нашей истории, о нашем народе, об особенностях нашего прошедшего развития, все это угадано, но не выведено", – вторил ему Ю.Ф. Самарин. А И.В. Киреевский подчеркивал, что национальный "дух жизни" нельзя постичь "отвлеченно-логическим мышлением", а можно – лишь "внутренней силой ума". Функционирование политической культуры в России имеет свои своеобразия, проистекающие как из неразвитости правового компонента, так и из особого отношения граждан к власти и к политике как таковой.

В нашем случае рассмотрение проблемы соотношения политической культуры и воинственности важно потому, что политика как деятельность политических партий, классов и социальных групп по завоеванию, удержанию и использованию государственной власти в своих интересах, с необходимостью включает насилие, которое в свою очередь предполагает воинственность.

Необходимо заметить, что каковы бы ни были школы и направления, как в философии культуры, философской   культурной антропологии, так и в исторической науке, основным полем, на котором пересекаются интересы всех этих направлений, являются глубинные структуры, "архетипы" нашего понимания. Можно предположить, что многообразие теоретических построений в анализе политической культуры в ее соотношении с воинственностью не является плодом досужих выдумок и спекуляций. В этом многообразии обнаруживается достаточно устойчивый набор базисных моделей, с помощью которых люди структурируют исследовательское поле и это дает возможность нам сформулировать свою концепцию соотношения политической культуры и воинственности.

При исследовании вынесенной в заглавие статьи проблемы важным  методологическим регулятивом является использование разработанной в экзистенциальной философии категории "пограничная ситуация", применимой к анализу мотивов, поведения и самоощущения человека в экстремальных условиях, совокупность которых и представляет собой такую обстановку противоборства и противостояния, которые во многом формируют воинственность.

Как всякое человеческое качество, воинственность имеет внешнюю, открытую, видимую и внутреннюю, скрытую стороны. Внешняя выражается в комплексе действий, поступков, поведении:

а) инициирование силовой политики, угроз и демонстраций, военно-насильственных акций, войн и вооруженных конфликтов;

б) стремление к военному превосходству, опережение других в развитии оружия и военной техники (технологий), совершенствование армий и мобилизационной подготовки к войне;

в) увлеченность боевыми действиями, сражениями, боями как таковыми (поиск возможностей повоевать)  или ради извлечения выгоды;

г) восславление  милитаризма, силы оружия, войны и т.п.;

д) наиболее жесткие, решительные и неограниченные методы военно-насильственных действий, не считаясь с законами и правилами, жертвами и разрушениями.

Внутренняя сторона воинственности также отличается сложной структурой.

Во-первых, это совокупность побудительных причин к воинственности: интересов (потребностей), установок, мотивов, стимулов, привычек к инициативному применению вооруженного насилия.

Во-вторых, для воинственных людей характерно восприятие (сознательное и бессознательное) военного дела, подготовки и ведения войн, вооруженной борьбы, а также других форм военного насилия, как своей судьбы, необходимого способа удовлетворения общественных, групповых и личных потребностей, предпочтительной сферы проявления этих своих способностей, самоутверждения, творчества.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20