Великий Пан
не мог окончательно покинуть природу и погибнуть. Он был лишь временно закован
и мстил тем, что являлся людям в обличье темных природных духов. Потом природа
окончательно была механизирована и предстала человеку в обличье мертвом и
бездушном. Пан еще глубже ушел в скрытые недра природы. Мертвый и бездушный
механизм природы был хорошо изучен наукой и техникой практически использован.
Над живой, населенной демонами природой не могло быть у человека такой научной
и технической власти. Наука и техника – детища христианского освобождения от
устрашавшей власти демонов природы. Но конечной задачей христианства не могло
быть умерщвление великого Пана природы и механизирование природы. Христианство
таит в себе могучие силы возрождения Пана и нового одухотворения природы. Духи
природы вернутся к нам, природа вновь будет живой. Но духи эти не будут уже
страшить человека и властвовать над ним, как хаос. Будет восстановлена
космическая иерархия, и человек займет свое царственное место в живой природе.
Человек будет властвовать над иерархией природных духов не путем корыстного
разъединения, а путем любовного соединения. Магия тем и отличается от науки и
техники, что для нее природа всегда одухотворена и что она вступает в общение
не с механическими силами, а с природными духами, будь то демоны или духи
светлые. Когда вернется великий Пан и природа вновь оживет для христианского
мира, тогда неизбежно возродится и магия. Наука и техника переродятся в магию,
будут познавать живую природу и вступят в практическое общение с духами
природы. Магия станет светлой.
Давно уже
явились признаки и симптомы перерождения и расширения науки и техники в сторону
магическую. Внутри самой науки происходит глубокий кризис. Механическое
мировоззрение как идеал науки расшатано и надломлено. Сама наука отказывается
видеть в природе лишь мертвый механизм. Силы технические перестают считать
столь нейтральными и безопасными в их механичности и безжизненности. Природа
неприметно начинает оживать для современного человека. Человек жаждет возврата
великого Пана. Но когда Пан вернется, отношение к природе переродится – оно не
будет уже научно-техническим в том смысле, который принят был в XIX веке,
работавшем над мертвым механизмом природы. Нужно будет прислушиваться к жизни
природы, интуитивно-любовно в нее вникать. Корыстная темная магия хотя и
признавала духов природы, но была отчуждена от жизни природы, хотела внешней
над ней власти и не сильна была творить в природе. Светлая магия грядущей
мировой эпохи, для которой оживет природа, будет творческим общением человека с
природой, властью человека над природой через соединение в любви. Скрытые,
оккультные силы человека, потенциально всегда ему присущие, но подавленные
грехом, должны раскрыться, выявиться и направиться на творчество в природе.
Тогда видно будет, что человек может иметь магическую власть над природой, а не
только механическую, т.е. силен внутренно управлять духами, а не только внешне
управлять механизмом природы. Мечты магов, алхимиков и астрологов реально
осуществятся. Найден будет и философский камень, и жизненный эликсир, но путем
светлой жертвенности, а не темной корысти, путем власти любви, а не колдовского
насилия. В творческой магии природообщения окончательно раскроется
микрокосмичность человека. Живой микрокосм в силах внутренно общаться с живым
микрокосмом и управлять им. В механическом мирочувствии было утеряно сознание
микрокосмичности человека, ощущение заключенных в нем мировых сил и интимной
связи духа человека с духами природы. Магическое общение с природой будет
преодолением "мира сего", выходом из данного природного порядка,
механически-омертвелого. И сознание церковное признает светлую магию как
творческую задачу человека в природе.
Магия
приобретет характер творчески активный и расколдует природу, выведет из
оцепенения. И мистика, которая есть богообщение, а не природообщение, которая
духовна, а не душевно-телесна, в творческую мировую эпоху может быть лишь
творчески активной. Мистический путь к Богу претворится в путь к творению, к
множественному бытию, к человеку. Пассивная нечеловечность старой мистики и
старой магии должна быть преодолена, к ней нет возврата. Творчество в мистике и
творчество в магии стяжается лишь жертвой безопасностью в этом мире, вплоть до
согласия пройти через богооставленность.
Глава
XIV. Три эпохи. Творчество
и культура. Творчество и церковь. Творчество и христианское возрождение
Божество (Gottheit
Экхардта и Ungrund Беме) глубже Бога – Отца, Сына и Духа. Но в мире
опрокинуто Божество троично, триипостасно. И весь дифференцированный,
множественный мир есть откровение Божества. Троичность и есть внутреннее
движение в Божестве, в динамике Троичности творится мир. Возможность
творческого движения в Боге как Абсолютном отрицается чисто
формально-логически: если есть творческое движение в Боге, то Он не Абсолютное,
в нем есть недостаток, неполнота. Но с таким же правом можно было бы сказать,
что отсутствие творческого движения в Абсолютном было бы недостатком, бедностью
Его. Мир проходит через три эпохи божественного откровения: откровение закона
(Отца), откровение искупления (Сына), откровение творчества (Духа). Эпохам этим
соответствуют разные знаки на небесах. Нам не дано знать резких хронологических
граней этих эпох. Все три эпохи сосуществуют. И ныне не изжит до конца закон и
не совершилось еще искупление греха, хотя мир вступает в новую религиозную
эпоху. И в эпоху закона мир предчувствовал новые религиозные эпохи: не только
пророческое сознание Ветхого Завета, но и трепетание мировой души в язычестве
ждали явления Христа-Искупителя. Три эпохи божественного откровения в мире –
три эпохи откровения о человеке. В первую эпоху изобличается законом грех
человека и открывается природная божественная мощь; во вторую эпоху
усыновляется человек Богу и открывается избавление от греха; в третью эпоху
окончательно открывается божественность творческой человеческой природы и мощь
божественная становится мощью человеческой. Откровение о человеке есть окончательное
божественное откровение о Троице. Последняя тайна скрыта в том, что тайна
божественная и тайна человеческая – одна тайна, что в Боге хранится тайна о
человеке и в человеке – тайна о Боге. В человеке рождается Бог, и в Боге
рождается человек. Раскрыть до конца человека значит раскрыть Бога. Раскрыть до
конца Бога значит раскрыть человека. Не только Бог есть в человеке, но сам
человек есть лик Бога, в нем осуществляется божественное развитие. Человек
причастен тайне Божественной Троицы. Человек – не только малая вселенная, но и
малый Бог. Человек несет в себе двойной образ и подобие – образ и подобие
вселенной и образ и подобие Божье. И окончательное откровение человека есть
окончательное откровение вселенной и откровение Бога. Антропологическое откровение;
откровение человека в творческую религиозную эпоху есть также откровение
космическое и откровение божественное. Через творчество человека окончательно
открывается Бог в мире. Антропологическое откровение в религиозной своей
глубине есть лишь окончательное откровение Христа как Абсолютного Человека. В
явлении Христа в мире открывается богосыновство и богоподобие человека, его
причастность к природе божественной. Но Абсолютный Человек не окончательно
раскрывается в явлении Христа-Искупителя. Творческая мощь человека обращена к
Христу Грядущему, к явлению Его в славе. Творческое откровение человека есть
продолжающееся и завершающееся откровение Христа – Абсолютного Человека.
Антропологическое откровение творческой эпохи до конца человеческое и до конца божественное:
в нем человеческое углублено до божественного и божественное обнаружено до
человеческого. Богочеловеческая природа откровения должна быть обнаружена до
конца, и она может быть обнаружена лишь в творческом акте откровения самого
человека. Весь смысл нашей эпохи в том, что она переходит к откровению
человека.
Культура
подошла к глубочайшему внутреннему кризису. Все линии культуры доходят до
предельных концов и выходят из дифференцированных ценностей. Основная проблема
XIX и XX века – проблема отношения творчества (культуры) к жизни (бытию). На
вершинах культуры мучит человека противоположность между тем, чтобы создавать
что-то, и тем, чтобы быть чем-то. Гении творили, но недостаточно были; святые
были, но мало творили. Творчество рождалось из несовершенства и недостатка.
Слишком совершенные перестают творить. Есть трагический антагонизм между
человеком совершенным как делом Божьего творчества и человеческим совершенным
творчеством как делом активности самого человека. Вступите на путь йоги, или православной
святости, или толстовства, на путь собственного совершенствования, и вы
перестанете творить. Существует двоякая трагедия творчества, двусторонне
раскрывающая ту истину, что в мире не было еще религиозной эпохи творчества. Творчество
антагонистично, с одной стороны, совершенству человека, с другой – совершенству
культуры. Творчество в тисках, оно задавлено взаимовраждебными
устремлениями – устремлением к совершенству души и устремлением к совершенству
культурной ценности. Творчество не есть самосозидание и самосовершенствование в
смысле йоги, христианской святости или толстовства, не есть и созидание
культурных ценностей в "науках и искусствах". Творчество религиозное
проходит через жертву и собственным совершенством, и совершенством культуры во
имя создания нового бытия, продолжения дела Божьего творения. И бесконечно
важно вскрыть тройной антагонизм: антагонизм домостроительства ценностей
культуры и домостроительства личного совершенства, антагонизм творчества и
культуры и антагонизм творчества и личного совершенства. Лишь творческая
религиозная эпоха преодолеет все три антагонизма. Творчество выйдет из тисков
личного совершенства и совершенства ценностей культуры. Творчество перейдет к
космическому совершенству, в котором претворится в единое – совершенство
человека и совершенство его созиданий. Доныне мир знал по преимуществу два
пути: созидание собственной души или созидание совершенной культуры. Мировой
кризис культуры выведет из этой противоположности. В творческом опыте человек
выйдет из физического плана мира и его законов. Человек во всей полноте своей
жизни должен претвориться в творческий акт. Но поскольку природа его во грехе,
он все еще должен оставаться под законом и в искуплении.
Культура
по глубочайшей своей сущности и по религиозному своему смыслу есть великая
неудача. Философия и
наука есть неудача в творческом познании истины; искусство и литература –
неудача в творчестве красоты; семья и половая жизнь – неудача в творчестве
любви; мораль и право – неудача в творчестве человеческих отношений; хозяйство
и техника – неудача в творческой власти человека над природой. Культура во всех
ее проявлениях есть неудача творчества, есть невозможность достигнуть
творческого преображения бытия. Культура кристаллизует человеческие неудачи.
Все достижения культуры – символические, а не реалистические. В культуре
достигается не познание, а символы познания, не красота, а символы красоты, не
любовь, а символы любви, не соединение людей, а символы соединения, не власть
над природой, а символы власти. Культура так же символична, как и породивший ее
культ. Культ – религиозная неудача, неудача в богообщении. Культ был лишь
символическим выражением последних тайн. Церковь в своих видимых воплощениях
имеет культурную природу и разделяет судьбу культуры и все ее трагические
неудачи. Культ – религиозный исток культуры и сообщал ей свой символизм. И все
великое в культуре было символически-культовым. В культуре есть вечная,
мучительная неудовлетворенность. Кризис культуры и есть последняя воля человека
к переходу от символически-условных достижений к достижениям
реально-абсолютным. Человек возжелал не символов истины, а самой истины, не
символов красоты, а самой красоты, не символов любви, а самой любви, не
символов силы, а самой силы, не символов богообщения, а самого богообщения.
Неудача и неудовлетворительность культуры связаны с тем, что культура во всем
закрепляет плохую бесконечность, никогда не достигает вечности. Культура есть
лишь творчество плохой бесконечности, бесконечной серединности. Поэтому
культура метафизически буржуазна. Творчество вечности есть приведение всякой
культуры к концу, к пределу, т.е. преодоление плохой бесконечности. А ведь в
самой природе науки, философии, морали, искусства, государства, хозяйства и
даже внешней церкви скрыта плохая бесконечность, дурная множественность. Кризис
культуры и означает невозможность дальнейшего существования культуры плохой
бесконечности, буржуазной серединности. Творчество новой эпохи преодолеет
культуру изнутри, не извне. Творческая мировая эпоха может быть лишь
сверхкультурной, а не докультурной и не внекультурной – она принимает
положительный религиозный смысл культуры, признает великую правду всякой
культуры против всякого нигилизма. Культура всегда права против нигилизма и
анархии, против дикости и варварства. Сама неудача культуры – священная
неудача, и через неудачу эту лежит путь к высшему бытию. Но до претворения
культуры в высшее бытие она должна пройти через секуляризацию. Государство,
семья, наука, искусство должны стать внецерковны, их нельзя насильственно
удерживать в церковной ограде. Да и подлинная церковь не имеет ограды.
Обмирщание есть уничтожение лжи и насилия. Мирская культура должна свободно,
имманентно прийти к новой религиозной жизни. Нельзя не допускать до Ницше –
нужно пережить и преодолеть Ницше изнутри. Выход из религиозной опеки есть
наступление религиозного совершеннолетия, выявление свободной религиозной
жизни. В творчестве культуры было прохождение через богооставленность, через
расщепление субъекта и объекта. Сама религия была разделением, разрывом с
Богом, пафосом дистанции.
Трагедия
творчества и кризис культуры с особенной остротой переживаются русским гением.
В строе русской души есть противление тому творчеству, которое создает
дурно-бесконечную, буржуазно-серединную культуру, есть жажда творчества,
которое создает новую жизнь и иной мир. Душа России как бы не хочет создавать
культуру через распадение субъекта и объекта. В целостном акте хочет русская
душа сохранить целостное тождество субъекта и объекта. На почве дифференцированной
культуры Россия может быть лишь второстепенной, малокультурной и малоспособной
к культуре страной. Всякий творческий свой порыв привыкла русская душа
соподчинять чему-то жизненно-существенному – то религиозной, то моральной, то
общественной правде. Русским не свойствен культ чистых ценностей. У русского
художника трудно встретить культ чистой красоты, как у русского философа трудно
встретить культ чистой истины. И это во всех направлениях. Русский правдолюбец
хочет не меньшего, чем полного преображения жизни, спасения мира. Это черта
расовая. С чертой этой связано самое великое и истинно оригинальное в русской
культуре, но она же рождает что-то тяжелое и мрачное в русской жизни. Русская
душа берет на себя бремя мировой ответственности, и потому не может она творить
ценности культуры так, как творит душа латинская или германская. Трагедия
творчества и кризис культуры достигли последнего заострения у великих русских
писателей: у Гоголя, у Достоевского, у Толстого. Эта трагедия и этот кризис
ведомы всякой подлинной русской душе и не позволяют нам жить радостной
культурной жизнью. В Западной Европе многие предчувствуют, что будущее
принадлежит славянской расе, что она призывается ныне сказать миру свое новое
слово, в то время как старые расы Европы уже сказали свое слово. Русский
мессианизм может быть признан и западным человеком, чтящим свою великую и
священную культуру, и даже признается иными пророчественно настроенными
западными людьми. Официальный русский мессианизм, связанный с господствующей
церковью и господствующим государством, прогнил и разложился. Но жив иной
мессианизм, связанный с русскими странниками и искателями Града Божьего и
правды Божьей. Россия во всем и всегда страна великих контрастов и полярных
противоположностей. Низость и холопство духа и головокружительные высоты!
Россия менее всего страна средних состояний, средней культурности. У нас всегда
и во всем средний уровень очень низок. В строгом европейском смысле слова в
России почти что и нет культуры, нет культурной среды и культурной традиции. В
низах своих Россия полна дикости и варварства, она в состоянии докультурном, в
ней первобытный хаос шевелится. Эта восточная, татарская некультурность и дикая
хаотичность – великая опасность для России и ее будущего. Но на вершинах своих
Россия сверхкультурна: там заостряется мировой кризис культуры. Великая и
утонченная культура Запада не знает того, что знает Россия. Наше национальное
самосознание все еще смутно и хаотично, и потому не всегда оно отличает
сверхкультурную правду России от докультурного хаоса России. Историческая
задача русского самосознания – различить и разделить русскую сверхкультурность
и русскую докультурность, логос кризиса культуры на русских вершинах и дикий
хаос в русских низах. Славянофильское сознание еще смешивало логос с хаосом,
сверхкультурность с докультурностью, и реставрация славянофильского сознания
невозможна и нежеланна. В славянофильской философии есть прекраснодушие,
возможное лишь до кризиса культуры: славянофильское сознание не дошло еще до
острого сознания трагедии познания. Исторически в России неизбежен не только
мировой кризис культуры, но неизбежно и послушание мировой культуре. Ибо в
России легче всего восстание против буржуазной культуры принимает форму
нигилизма и анархии. Но на почве буржуазной культуры Россия никогда не будет
талантлива. Ее гениальность в ином. Россия не может остаться только Востоком и
не должна сделаться только Западом. Миссия России быть Востоко-Западом,
соединительницей двух миров. И Россия призвана с последней остротой поставить
конечную проблему отношения религиозного сознания к творчеству и культуре. На
Западе огромность и утонченность его культуры затемняет постановку этой
проблемы. Но и на Западе совершается кризис творчества и кризис культуры. Запад
подавлен величием своей старинной культуры. Труден для западного человека
свободный полет. Западный человек вечно обращается к богатствам и ценностям
своего великого прошлого, и новые его искания легко принимают форму реставрации
и воскрешения прошлого. В католических течениях во Франции, во французском
символизме было новое, творческое искание. Но французские католики и
французские символисты были задавлены великой и огромной старой культурой и
романтически обращены были к ее реставрации и воскрешению. Благородство старой
культуры они справедливо противопоставляли духу современной буржуазной
культуры. Они хотели вернуться от мещанства к рыцарству. Но последнее утончение
великой и старой культуры сделало их творчески бессильными. Вечно
возвращающаяся романтика Запада несет на себе печать творческого бессилия. А
судорожный отрыв рождает уродство футуризма. Русский человек даже высокой
культуры безмерно свободнее в своих исканиях и сильнее в своих творческих
порывах.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44
|