Итог всей
мировой жизни и мировой культуры – постановка проблемы творчества, проблемы
антропологического откровения. Все нити в этой точке сходятся, все обостряется
в этой точке. Но еще неведомо нам подлинное творчество в последнем, конечном,
религиозном смысле этого слова. Философия наша есть еще только введение в
философию творчества, а не сама философия творчества. И жизнь наша лишь
переходная к жизни творческой, не творческая еще жизнь. Неизъяснимо, что есть
творчество. Но дерзновенен должен быть почин в осознании предчувствуемой
творческой жизни, и беспощадным должно быть очищение пути к ней. И ныне
человек, робеющий перед творческой задачей и из ложного смирения отказывающийся
от творческого почина, упоенный пассивным послушанием как высшей добродетелью,
– не выполняет своего религиозного долга. Творческая духовная жизнь не есть
движение по плоскости, это – движение вертикальное, ввысь и вглубь. Это
вертикальное, глубинное движение в мире проецируется на плоскости и внешне
воспринимается как перемещение точек пересечения плоскости перпендикулярами. Поверхностное
сознание видит лишь плоскостное движение, и сама церковь для него
воспринимается как плоскость. Сознание глубинное видит движение вертикальное.
Ныне, на космическом перевале, так глубоко изменяет мир вертикальное движение,
что происходит перемещение плоскостей, происходит распластование и распыление
мира и переход в иное измерение. И в глубине космического кризиса свершается
преодоление рождающего пола, материнства, как начала мирового, т.е. избавление
от материи, освобождение от родовой жизни через раскрытие девственности,
андрогинического образа человека творящей, а не рождающей жизни антропоса.
Правда и красота не могут восторжествовать в плоскости мира, в широком поле
родовой жизни, они возносятся на крест и лишь через мистерию распятия воскресает
роза мировой жизни.
Примечания и экскурсы
1.
Очень характерна
для научных стремлений современной философии статья Гуссерля "Философия
как строгая наука" в "Логосе" 1911 г. Книга первая. Для Гуссерля "наука есть название абсолютных и вневременных
ценностей" (стр.47). Он говорит: "Всякая первородная математическая
или естественнонаучная "мудрости" и учение о мудрости теряют свое
право на существование постольку, поскольку соответствующее им теоретическое
учение получает объективно значимое обоснование. Наука сказала свое слово; с
этого момента мудрость обязана учиться у нее" (стр.49). И дальше еще
характернее: "философия примет форму и язык истинной науки и признает за
несовершенность то, что было в ней столько раз превозносимо до небес и служило
даже предметом подражания, а именно: глубокомыслие. Глубокомыслие есть знак
хаоса, который подлинная наука стремится превратить в космос, в простой,
безусловно ясный порядок. Подлинная наука не знает глубокомыслия в пределах своего
действительного учения. Каждая часть готовой науки есть некоторая целостная
связь умственных поступков, из которых каждый непосредственно ясен и совсем не
глубокомыслен. Глубокомыслие есть дело мудрости; отвлеченная понятность и
ясность есть дело строгой теории. Превращение чаяний глубокомыслия в ясные
рациональные образования – вот в чем заключается существенный процесс
новообразования строгих наук. И точные науки имели свой длительный период
глубокомыслия; и подобно тому как они в период Ренессанса в борьбе поднялись от
глубокомыслия к научной ясности, так и философия – я дерзаю надеяться –
поднимется до этой последней в той борьбе, которая переживается нынче"
(стр.54). Гуссерль очень отчетливо противополагает науку мудрости, Софии. Он
стремится превратить философию в науку, освободив ее от остатков мудрости и
глубокомыслия. Борьба против мудрости и глубокомыслия и есть борьба против
философии, против творческой интуиции в познании, против творческой роли личной
гениальности и одаренности в философском познании. Гуссерль последовательно
хочет изгнать из философии Софию и истребить философию как искусство, как
творчество. Науку же возносит он до вечности, отличной от всякого временного
бытия.
2.
Превосходное
изложение философии Фомы Аквинского дает Sertillanges в двухтомной работе
"S.Thomas d'Aquin" (из серии Les Grands Philosophes). Для Фомы
Аквинского философия есть "наука о сущем как таково и о первых его
причинах" (т.1, стр. 23). "La métaphysique étant la sciene de l'être
et des principes de l'être" (c.27) {37}. Фома Аквинский стремился к
наукообразной метафизик не менее, чем Гуссерль и Коген. Все схоластическое со
знание покоится на идее наукообразности истин религиозных и метафизических. В
самой Библии для схоластического сознания заключалась не только вечная
религиозная истина, но и истина научная – наивная, детская астрономия,
геология, биология, которые скреплены были с религией. И не только религия, но
и метафизика должна быть освобождена от этой наивной науки. В схоластическом
сознании не только наука зависит от религии и метафизики, но и религия и
метафизика зависят от своеобразной науки того времени. Замечательный
итальянский философ Росмини вслед за Фомой Аквинским, хотя и очищенным Кантом и
Гегелем, хочет, чтобы метафизика была строгой наукой разума. Росмини признает
общеобязательную интуицию в философском познании, но решительно отрицает
интуицию Божества и допускает познание Божества лишь через посредство рефлексии
разума, т.е. отвергает познание мистическое. См. подробное изложение у Palhoriés
"Rosmini". "L'intuition de l'être idêal est impuissante а nous révéler l'être infini réel qui est Dieu" (стр.46). "Ce n'est jamais par voie
d'intuition que l'homme arrive а connaître
Dieu: ce n'est que par une suite de raisonnements que nous pouvons nous élever
jusqu'а l'affirmation de cet Être
absolu" {12} (стр.47). Для Росмини, принимающего наследие схоластики,
познание Бога есть наука разума. В конце концов, Росмини не так уж отличается
от Гегеля и от возвращающихся к Гегелю Когена и Гуссерля.
3.
У нас крайним
сторонником этого перерождения гносеологизма в онтологизм на почве когенианства
является Б.Яковенко. См. его статью "Теоретическая философия
Г.Когена" в первой книге "Логоса", а также другие его статьи в
"Логосе". В конце концов Яковенко приходит к своеобразному кубизму в
философии, к распылению бытия.
4.
Для установления
границ научных методов очень ценна известная книга Риккерта "Die Grenzen
der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung". В Риккерте
иррационалистическая струя Кантовской гносеологии приходит к кризису.
Риккертианство – reductio
ad absurdum критицизма. Но философия Риккерта
ценна потому, что в ней борются два устремления философского познания –
творческое и научное.
5.
В широком смысле
прагматическая теория познания есть единственно возможная и единственно верная
теория научного познания. Я говорю о теории научного познания, а не о теории
всякого познания. К теории философского познания совершенно неприменим научный
прагматизм. Но в прагматической теории научного знания сходятся позитивист Мах
и метафизик Бергсон.
6.
Зависимость
законов логики от состояния бытия по-своему хорошо раскрывает Н.Лосский в книге
"Обоснование интуитивизма".
7.
Р.Штейнер в одной
из первых своих работ, "Истина и наука", написанной без всякой
теософической терминологии, удачно выражает творческую природу познания истины:
"Истина не представляет, как это обыкновенно принимают, идеального
отражения чего-то реального, но есть свободное порождение человеческого
духа, порождение, которого вообще не существовало бы нигде, если бы мы его сами
не производили. Задачей познания не является повторение в форме понятий
чего-то уже имеющегося в другом месте, но создание совершенно новой
области, дающей лишь совместно с чувственно-данным миром полную
действительность. Высшая деятельность человека, его духовное творчество,
органически включается этим в общий мировой процесс. Без этой деятельности
мировой процесс совсем нельзя было бы мыслить как замкнутое в себе целое.
Человек по отношению к мировому процессу является не праздным зрителем,
повторяющим в пределах своего духа образно то, что совершается в космосе без
его содействия; он является деятельным сотворцом мирового процесса; и познание
является самым совершенным членом в организме вселенной" (стр.9-10).
Дальше Штейнер говорит: "В том и заключается сущность знания, что в нем
проявляется никогда не находимое в объективной реальности основание мира. Наше
познание – выражаясь образно – есть постоянное вживание в основание мира"
(стр.84).
8.
Очень
показательна книга Ласка "Die Logik der Philosophie und die
Kategorienlehre". Ласк много места уделяет Плотину, у которого открывает
категории философского познания. Таким образом, логика философии, в отличие от
логики науки, ориентируется на мистической метафизике Плотина. "Plotin richtet zum
ersten Mal auf die Herrschaft des Logishcen auch Über das Uebersinnliche
die logische Besinnung" {13} (стр.236). На страницах неокантианского "Логоса" все
чаще и чаще встречается также имя Экхардта.
9.
Книга Ласка
"Die Logik der Philosophie und die Kategorienlehre" – одна из самых
интересных в современной философской литературе. Вот задача
книги: "Es gilt also
lediglich, den Kantianismus auf sich selbst noch einmal anzuwenden; wie die
Kantianistische Transzendentalphilosophie das Seinserkennen untersucht, so
nicht auf das transzendentalphilosophische Erkennen nach ihren eigenen
Prinzipien noch einmal Transzendentalphilosophie die apriorische Form als
unsinnlich – Geltendes erkannt werden, sondern es darf in der Logik nicht länger
verschwiegen werden, das es eine Theorie auch vom Apriori und nicht nur ein
Erkennen des Sinnlichseienden gibt" {14} (стр.90). Категорию Geltung Ласк и считает категорией
философского познания.
10.
Ласк напрасно
пытается отклонить это возражение тем соображением, что "die Form der Form
der Form kann ebenso wie dieForm der Form nur "Geltung" heissen"
{15} (стр.112).
Geltung в том случае лишь было бы последним, пресекающим дурной ряд ad
infitum, если бы то была не логическая категория, а творческий акт целостного
духа. Логика форм всегда предполагает дурную бесконечность. Логическое не может
быть последним, оно предпоследнее и потому не имеющее конца. Только свободная
интуиция – последнее.
11.
У Бергсона есть
одна коренная неясность в его творческом устремлении. Для него философская
интуиция есть симпатическое проникновение в подлинную действительность, в
подлинно сущее. "Интуицией называется тот род интеллектуального
вчувствования или симпатии, посредством которой мы проникаем
вовнутрь предмета, чтобы слиться с тем, что в нем есть единственного и,
следовательно, невыразимого" ("Введение в метафизику", стр.198.
Приложение к "Время и свобода воли"). Истинная метафизика должна заниматься
"интеллектуальным выслушиванием". В метафизической интуиции нужно
отдаваться действительности, проникать в нее. Метафизическое интуитивное
познание, по Бергсону, тем и отличается от аналитического научного, что оно
проникает в глубь действительности, отдается ей, в то время как второе своими
понятиями делает привнесения, отделяющие от действительности и оставляющие на
большем расстоянии от нее. Привнесения научных понятий всегда совершаются во
имя практически корыстных интересов. Интуитивная метафизика проникает в действительность,
разрывая все посредствующие практически корыстные понятия. Познание научное –
символично. Познание метафизическое – реалистично. При такой теории познания
метафизическое познание не имеет творческого характера, в нем совершается лишь
пассивное приобщение к трансцендентной действительности. Для Бергсона
творческий акт возможен лишь в условном смысле, лишь в смысле вхождения в
подлинную действительность, а не в смысле творческого прироста в самой
действительности. Так и в искусстве Бергсон видит вхождение в подлинную
действительность, отражение метафизической действительности (см. его "Le
rire"). Научное познание оказывается более активным, чем познание
метафизическое. Такое же отрицание творческого характера познания мы находим у
Джемса в его книге "Вселенная с плюралистической точки зрения". Джемс
обвиняет рационализм в слишком активно-творческом понимании природы познания.
Нужно приобщаться к действительности, ничего в нее не привнося. Интуитивизм и
иррационализм для Джемса есть более пассивное и скромное понимание познания,
т.е. отдание себя действительности, какова она есть. И Бергсон и Джемс как
будто бы не видят, что понятия дискурсивной, рационалистической мысли суть
приспособления к данному состоянию мира, а не творчество. Метафизическое познание
не может быть пассивным послушанием действительности, оно может быть лишь
творческим актом в подлинной действительности. У Бергсона и Джемса весь данный
нам, не подлинный мир есть как бы создание науки и логических понятий,
преследующих цели прагматически-корыстные. Они не видят онтологических причин
данного состояния мира.
12.
Замечательная
книга Бергсона "L'évolution créatrice" вся проникнута
двойственностью в понимании задач философии. Книга построена вполне научно и
наукообразно. Вся она пропитана духом биологии, т.е. одной из наук, все
обосновывается на биологическом материале и биологических учениях. Вместе с тем
книга эта предполагает метафизическую интуицию, принципиально отличную от
научного анализа. Бергсон противополагает интуицию анализу, но сам он прежде
всего великий аналитик. Философия Бергсона – тончайшая паутина, напоминающая
мышление Зиммеля и изобличающая в нем еврейский склад ума. В нем есть проблески
гениального новатора в философии, но он бессилен вполне освободиться от тяжести
чисто аналитической мысли и чисто научного материала. Биологизм есть такая же
зависимость философии от науки, как и математизм. Элементарно верна критика
биологизма, которую дает Риккерт в статье "Ценности жизни и ценности
культуры" в "Логосе" (1912-13гг. Книга первая и вторая). Вся
беда в том, что у Бергсона "жизнь" имеет биологический привкус. Но
"жизнь" может быть вполне свободна от всякого биологизма, и тогда
критика Риккерта не будет попадать в цель.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44
|