Лакатос
рассматривает рост зрелой (развитой) науки как смену ряда непрерывно связанных
теорий - притом не отдельных, а серии (совокупности) теорий, за которыми стоит
исследовательская программа. Иначе говоря, сравниваются и оцениваются не просто
две теории, а теории и их серии, в последовательности, определяемой реализацией
исследовательской программы. Согласно Лакатосу, фундаментальной единицей
оценки должна быть не изолированная теория или совокупность теорий, а
«исследовательская программа». Основными этапами в развитии последней, согласно
Лакатосу, являются прогресс и регресс, граница этих стадий - «пункт насыщения».
Новая программа должна объяснить то, что не могла старая. Смена основных
научно-исследовательских программ и есть научная революция.
Лакатос называет
свой подход историческим методом оценки конкурирующих методологических
концепций, оговаривая при этом, что он никогда не претендовал на то, чтобы
дать исчерпывающую теорию развития науки. Предложив
«нормативно-историографический» вариант методологии научно-исследовательских
программ, Лакатос, по его словам, попытался «диалектически развить тот
историографический метод критики».
П. Фейерабенд и
сходил из того, что существует множество равноправных типов знания, и данное
обстоятельство способствует росту знания и развитию личности. Философ солидарен
с теми методологами, которые считают необходимым создание такой теории науки,
которая будет принимать во внимание историю. Это тот путь, по которому нужно
следовать, если мы хотим преодолеть схоластичность современной философии
науки.
Фейерабенд делает
вывод о том, что нельзя упрощать науку и ее историю, делать их бедными и
однообразными. Напротив, и история науки, и научные идеи и мышление их создателей
должны быть рассмотрены как нечто диалектическое - сложное, хаотичное, полное
ошибок и разнообразия, а не как нечто неизмененное или однолинейный процесс. В
этой связи Фейерабенд озабочен тем, чтобы и сама наука и ее история, и ее
философия развивались в тесном единстве и взаимодействии, ибо возрастающее их разделение
приносит ущерб каждой из этих областей и их единству в целом, а потому этому
негативному процессу надо положить конец.
Американский
философ считает недостаточным абстрактно-рациональный подход к анализу роста,
развития знания. Ограниченность этого подхода он видит в том, что он по сути
отрывает науку от того культурно-исторического контекста, в котором она
пребывает и развивается. Чисто рациональная теория развития идей, по словам
Фейерабенда, сосредоточивает внимание главным образом на тщательном изучении
«понятийных структур», включая логические законы и методологические
требования, лежащие в их основе, но не занимается исследованием неидеальных
сил, общественных движений, т. е. социокультурных детерминант развития науки.
Односторонним считает философ социально-экономический анализ последних, так
как этот анализ впадает в другую крайность - выявляя силы, воздействующие на
наши традиции, забывает, оставляет в стороне понятийную структуру последних.
Фейерабенд ратует
за построение новой теории развития идей, которая была бы способна сделать
понятными все детали этого развития. А для этого она должна быть свободной от
указанных крайностей и исходить из того, что в развитии науки в одни периоды
ведущую роль играет концептуальный фактор, в другие - социальный. Вот почему
всегда необходимо держать в поле зрения оба этих фактора и их взаимодействие.
После
постпозитивизма развитие эволюционной эпистемологии пошло по двум основным
направлениям. Во-первых, по линии так называемой альтернативной модели эволюции
(К. Уоддингтон, К. Халквег, К. Хугер и др.) и, во-вторых, по линии синергетического
подхода. К. Уоддингтон и его сторонники считали, что их взгляд на эволюцию
дает возможность понять, как такие высокоструктурированные системы, как живые
организмы, или концептуальные системы, могут посредством управляющих
воздействий самоорганизовываться и создавать устойчивый динамический порядок.
В свете этого становится более убедительной аналогия между биологической и
эпистемологической эволюцией, чем модели развития научного знания, опирающиеся
на традиционную теорию эволюции.
Синергетический
подход сегодня становится все более перспективным и распространенным,
во-первых, потому, что идея самоорганизации лежит в основе прогрессивной эволюции,
которая характеризуется возникновением все более сложных и иерархически
организованных систем; во-вторых, она позволяет лучше учитывать воздействие
социальной среды на развитие научного познания; в-третьих, такой подход
свободен от малообоснованного метода «проб и ошибок» в качестве средства
решения научных проблем. (Подробнее о синергетике см. гл.II, часть 6)
В истории науки
существует два крайних подхода к анализу динамики, развития научного знания и
механизмов этого развития.
Кумулятивизм (от лат. cumula - увеличение,
скопление) считает, что развитие знания происходит путем постепенного
добавления новых положений к накопленной сумме знаний. Такое понимание
абсолютизирует количественный момент роста, изменения знания, непрерывность
этого процесса и исключает возможность качественных изменений, момент
прерывности в развитии науки, научные революции.
Сторонники
кумулятивизма представляют развитие научного знания как простое постепенное
умножение числа накопленных фактов и увеличение степени общности устанавливаемых
на этой основе законов. Так, Г. Спенсер мыслил механизм развития знания по
аналогии с биологическим механизмом наследования благоприобретенных признаков:
истины, накопленные опытом ученых предшествующих поколений, становятся
достоянием учебников, превращаются в априорные положения, подлежащие
заучиванию.
Антикумулятивизм полагает, что в ходе
развития познания не существует каких-либо устойчивых (непрерывных) и сохраняющихся
компонентов. Переход от одного этапа эволюции науки к другому связан лишь с
пересмотром фундаментальных идей и методов. История науки изображается
представителями антикумулятивизма в виде непрекращающейся борьбы и смены теорий
и методов, между которыми нет ни логической, ни даже содержательной
преемственности.
Объективно процесс
развития науки далек от этих крайностей и представляет собой диалектическое
взаимодействие количественных и качественных (скачки) изменений научного
знания, единство прерывности и непрерывности в его развитии.
Культ науки в
наше время привел к попыткам провозглашения ее как высшей ценности развития
человеческой цивилизации. Сциентизм (от лат. scenta - «знание, наука»), представив
науку культурно-мировоззренческим образцом, в глазах своих сторонников
предстал как идеология «чистой, ценностно-нейтральной большой науки». Он
предписывал ориентироваться на методы естественных и технических наук, а
критерии научности распространять на все виды человеческого освоения мира, на
все типы знания и человеческое общение в том числе. Одновременно со сциентизмом
возникла его антитеза - антисциентизм, провозглашавшая прямо противоположные
установки. Он весьма пессимистически относился к возможностям науки и исходил
из негативных последствий НТР, требовал ограничения экспансии науки и возврата
к традиционным ценностям и способам деятельности.
Сциентизм и
антисциентизм представляют
собой две остро конфликтующие ориентации в современном мире. К сторонникам
сциентизма относятся все те, кто приветствует достижения НТР, модернизацию
быта и досуга, кто верит в безграничные возможности науки и, в частности, в
то, что ей по силам решить все острые проблемы человеческого существования.
Наука оказывается высшей ценностью, и сциентисты с воодушевлением и оптимизмом
приветствуют все новые и новые свидетельства технического подъема.
Антисциентисты
видят сугубо отрицательные последствия научно-технической революции, их
пессимистические настроения усиливаются по мере краха всех возлагаемых на науку
надежд в решении экономических и социально-политических проблем.
Сциентизм и
антисциентизм возникли практически одновременно и провозглашают диаметрально
противоположные установки. Определить, кто является сторонником сциентизма, а
кто антисциентист, нетрудно. Аргументы тех и других легко декодируются, имея
разновекторную направленность:
Сциентисты
приветствуют достижения науки. Антисциентиты испытывают предубежденность против
научных инноваций.
Сциентисты
провозглашают знание как наивысшую культурную ценность. Антисциентисты не
устают подчеркивать критическое отношение к науке.
Сциентисты,
отыскивая аргументы в свою пользу, привлекают свое знаменитое прошлое, когда
наука Нового времени, обрывая путы средневековой схоластики, выступала во имя
обоснования культуры и новых, подлинно гуманных ценностей. Они совершенно
справедливо подчеркивают, что наука является производительной силой общества,
производит общественные ценности и имеет безграничные познавательные
возможности. Очень выигрышны аргументы антисциентистов, когда они подмечают
простую истину, что, несмотря на многочисленные успехи науки, человечество не
стало счастливее и стоит перед опасностями, источником которых стала сама наука
и ее достижения. Следовательно, она не способна сделать свои успехи
благодеянием для всех людей, для всего человечества.
Сциентисты видят
в науке ядро всех сфер человеческой жизни и стремятся к «онаучиванию» всего
общества в целом. Только благодаря науке жизнь может стать организованной,
управляемой и успешной. Антисциентисты считают, что понятие «научное знание»
не тождественно понятию «истинное знание».
Сциентисты
намеренно закрывают глаза на многие острые проблемы, связанные с негативными
последствиями всеобщей технократизации. Антисциентисты при бегают к предельной
драматизации ситуации, сгущают краски, рисуя сценарии катастрофического
развития человечества, привлекая тем самым большее число своих сторонников.
Однако указанные
позиции выступают как две крайности и отображают сложные процессы современности
с явной односторонностью.
Ориентации
сциентизма и антисциентизма носят универсальный характер. Они пронизывают сферу обыденного сознания
независимо от того, используется ли соответствующая им терминология и называют
ли подобные умонастроения латинским термином или нет. С ними можно встретиться
в сфере морального и эстетического сознания, в области права и политики,
воспитания и образования. Иногда эти ориентации носят откровенный и открытый
характер, но чаще выражаются скрыто и подспудно. Действительно, опасность
получения непригодных в пищу продуктов химического синтеза, острые проблемы в
области здравоохранения и экологии заставляют говорить о необходимости
социального контроля за применением научных достижений. Однако повышение
стандартов жизни и причастность к этому процессу непривилегированных слоев
населения добавляют очки в пользу сциентизма.
Экзистенциалисты
во всеуслышание заявляют об ограниченности идеи гносеологической
исключительности науки. В частности, Серен Кьеркегор противопоставляет науку
как неподлинную экзистенцию вере как подлинной экзистенции и, совершенно
обесценивая науку, засыпает ее каверзными вопросами. Какие открытия сделала
наука в области этики? И меняется ли поведение людей, если они верят, что
Солнце вращается вокруг неподвижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании
последних известий из газет и журналов? Изобретения науки не решают
человеческих проблем и не заменяют собой столь необходимую человеку духовность.
Даже когда мир будет объят пламенем и разлагаться на элементы, дух останется
при своем, с призывами веры.
Антисциентисты
уверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни делает ее
бездуховной, лишенной человеческого лица и романтики. Дух технократизма
отрицает жизненный мир подлинности, высоких чувств и красивых отношений.
Возникает неподлинный мир, который сливается со сферой производства и
необходимости постоянного удовлетворения все возрастающих вещистских
потребностей. Адепты сциентизма исказили жизнь духа, отказывая ему в
аутентичности. Делая из науки капитал, они коммерциализировали науку,
представили ее заменителем морали. Только наивные и неосторожные цепляются за
науку как за безликого спасителя.
Яркий
антисциентист Г. Маркузе выразил свое негодование против сциентизма в
концепции «одномерного человека», в которой показал, что подавление природного,
а затем и индивидуального в человеке сводит многообразие всех его проявлений
лишь к одному технократическому параметру. Те перегрузки и перенапряжения,
которые выпадают на долю современного человека, свидетельствуют о
ненормальности самого общества, его глубоко болезненном состоянии. К тому же
ситуация осложняется тем, что узкий частичный специалист (homo faber), который
крайне перегружен, заорганизован и не принадлежит себе, - это не только
представитель технических профессий. В подобном положении может оказаться и
гуманитарий, чья духовная устремленность будет сдавлена тисками нормативности и
долженствования.
Бертран Рассел,
ставший в 1950 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе, в поздний период
своей деятельности склонился на сторону антисциентизма. Он видел основной порок
цивилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело к утрате подлинно
гуманистических ценностей и идеалов.
Майкл Полани -
автор концепции личностного знания - подчеркивал, что «современный сциентизм
сковывает мысль не меньше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашим
важнейшим внутренним убеждениям и принуждает нас скрывать их под маской слепых
и нелепых, неадекватных терминов».
Крайний
антисциентизм приводит к требованиям ограничить и затормозить развитие науки.
Однако в этом случае встает насущная проблема обеспечения потребностей постоянно
растущего населения в элементарных и уже привычных жизненных благах, не говоря
уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности закладываются проекты
будущего развития человечества.
Дилемма сциентизм
- антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурного выбора.
Она отражает противоречивый характер общественного развития, в котором
научно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативные
последствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но и
уравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задача
современного интеллектуала весьма сложна. По мнению Э. Агацци, она состоит в
том, чтобы «одновременно защищать науки и противостоять сциентизму».
Примечательно и
то, что антисциентизм автоматически перетекает в антитехнологизм, а аргументы
антисциентистского характера с легкостью можно получить и в сугубо научной
(сциентистской) проблематике, вскрывающей трудности и преграды научного
исследования, обнажающей нескончаемые споры и несовершенство науки.
XX век так и не
предложил убедительного ответа в решении дилеммы сциентизма и антисциентизма.
Человечество, задыхаясь в тисках рационализма, с трудом отыскивая духовное
спасение в многочисленных психотерапевтических и медиативных практиках, делает
основную ставку на науку. И, как доктор Фаустус, продав душу дьяволу, связывает
именно с ней, а не с духовным и нравственным ростом, прогрессивное развитие
цивилизации.
Совершенно
очевидно, что никакая сфера человеческого духа, и философия в том числе, не
может вобрать в себя всю совокупность специально-научных знаний о мироздании
Философия не может быть наукой всех наук, т. е. стоять над частными
дисциплинами, равно как она не может быть одной из частных наук в ряду прочих.
Многолетний спор философии и науки о том, в чем больше нуждается общество - в
философии или науке - и какова их действительная взаимосвязь, породил
множество точек зрения, обилие возможных трактовок и интерпретаций этой
проблемы. Остановимся на основных тезисах, раскрывающих суть соотношения
философии и науки:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49
|